Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Я буду ждать здесь – и пусть хоть здесь и режут, - пробормотал комес. Сел на пол и мутным взором обвел былое великолепие – мозаика на стене, изображавшая какого-то из василевсов с подъятым геракловым мечом и в доспехе, выкрошилась, а под ногами у изображенного блестела лужа. Сообразив, комес гадливо усмехнулся и подобрал ноги, хотя сидел далеко.
– Ну и свиньи, - сказал он.
Потом схватился за голову и так застыл.
Очнулся он, когда его грубо встряхнули за плечо.
–
– Что? Зовут? – воскликнул он.
Эскувит кивнул и показал в сторону царских покоев. Когда Леонард тронулся с места, стражник пристроился сзади, чуть не тыкая его в спину мечом.
– Ну ты и попался, - сказал он сквозь зубы, когда они оказались у самых дверей. Комес быстро обернулся; стражник отступил под его взглядом, хотя за оружие Леонард не брался.
– Заткни рот, - негромко велел бледный и страшный герой; потом шагнул мимо другого стражника в спальню василевса.
Константин поднялся из-за стола, за которым сидел неподвижно, спиной к комесу; его длинное пурпурное одеяние распахнулось, и блеснула туника из золотого виссона*. Император теперь особенно заботился о том, чтобы выглядеть по-царски: это тоже казалось геройством посреди католической мерзости.
– Я схватил Никифора Флатанелоса, и он сделал много признаний… неожиданных, - сказал василевс; его голубые глаза, казалось, просвечивали комеса насквозь. Константин шагнул к Леонарду, и тот отступил. Константин заставил его отступать, пока комес не уперся спиной в стену.
– Вы и вправду пиратствовали с ним? – крикнул Константин страшно и неожиданно: его красивое лицо исказилось. – Вы, которому я верил как себе - которому доверил себя?..
Леонард низко опустил голову. Власть даже лучших из людей ослепляет и ограничивает им обзор, представляя мир таким, каким им желается его видеть: некоторым удается переделать мир по своему желанию, но потом тот мстит им, опрокидывая страшно и неожиданно…
– Мой император, - сказал Леонард. – Я не стану оправдываться!
Константин отвернулся, грива золотых волос рассыпалась по широким плечам.
– Вам это и не удастся!
– сказал он. Казалось, Константину очень больно сейчас: и Леонард понимал его. Он сам только что испытывал такую боль, не сравнимую ни с чем.
Леонард распрямил плечи.
– Убей меня, - с жаром сказал он; Константин Палеолог обернулся к нему с изумлением. – Да, порази меня своим мечом! – продолжал комес, в своем безумии переходя на “ты”: он видел, что меч висит у императора на защитном поясе из бронзовых пластин, под домашним платьем. – Но тогда ты этим мечом отрубишь себе правую руку!..
Константин молчал, глядя на него широко раскрытыми глазами. Леонард продолжал:
– Ты видел, что у самых твоих покоев
Рука Константина дернулась к мечу; Леонард только сильнее выпятил грудь.
Император стиснул зубы и, схватив себя за волосы, крикнул:
– Что же мне делать?..
– Поверить своей судьбе, если не мне, - сказал комес; он скорбно свел брови. – Василевс, твой всемогущий рок отдал тебе в руки настоящего изменника. Это мой родич, но тем больше я страдаю! Разве ты не видишь?
– Мой рок поистине всемогущ - и неотвратим. Я знаю, куда он ведет меня, - сказал Константин с блеском в глазах.
Император перекрестился. Потом вдруг подошел к Леонарду и положил ему руки на плечи.
– Прости, если я обидел тебя, - прошептал он. – Ты этого не заслужил!
Леонард улыбнулся; они соприкоснулись горячими лбами.
– Может, и заслужил… но я нужен тебе и Византии, - сказал комес.
Они все еще стояли так, сплетенные в объятии, – точно два противника, замершие посреди борьбы, или старых друга: мужчины всегда бывают и теми, и другими сразу!
– Ты помнишь этого древнего полководца на стене? У него рот отверст в крике, - прошептал Леонард. – Наверное, он кричал: вперед, империя! Те времена давно забылись. А мы с тобой, мой василевс, можем лишь сказать: империя, стой! Держись!..
Константин посмотрел ему в глаза – потом схватил своими сильными руками за голову и поцеловал в лоб. А затем крепко обнял.
– Ты лучший друг, который у меня когда-либо был, и лучший воин и советник, - прошептал он. – Прости меня!
Выпустив комеса из объятий, он сказал, справившись с волнением:
– Никифор посажен в дворцовую тюрьму. Ты можешь допросить его один на один – это твое право. Я верю, что ты ничего не утаишь от меня.
“Как ошибаешься”, - горько подумал Леонард.
Он поклонился.
– Государь, выдал ли тебе Никифор каких-нибудь сообщников? Я должен знать это, прежде чем допрашивать его, - прибавил комес, видя, что глаза василевса опять сверкнули гневом.
Константин медленно отошел и сел в кресло; когда он расправил свою багряницу, развернулось преискусное полотно: вышитый золотом святой Георгий, поражающий дракона.
– Да, Никифор выдал мне одно имя, которое я слышал и раньше, - медленно сказал император. – Феофано, благородная греческая госпожа, ныне скрывающаяся в Морее, - так он признался. Как та императрица, которая прославилась беспутными деяниями пять столетий назад…
Он посмотрел на комеса и провел рукой по аккуратной бороде.
– Кто такая эта Феофано? Тебе известно что-нибудь?
Флатанелос перевел дух. Неужели Никифор решил молчать – решил спасти Феофано? Ведь ее настоящего имени не знает даже он, Леонард.