Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Я ведь приехала…
– Догадываюсь, почему, - кивнула Феофано. – Я знаю об итальянском подкреплении.
Феодора покачала головой.
– У нас мысли очень схожи, - сказала она почти с отчаянием. – Ты сейчас повторяешь то, что я писала в библиотеке в нашем имении! И я привезла мои сочинения сюда.
– Очень разумно, - сказала Феофано.
– Католические священники бы сказали, что это смертный грех… непрощаемый, - вдруг произнесла Феодора.
Феофано кивнула.
– Они так говорят, а потом идут и насилуют своих монахов и служек! Совершенно то же, что делают
Она усмехнулась.
– И, конечно, ты приехала потому, что Фома Нотарас ужасно утомил тебя. Ты третий год носишь моего братца на руках и утираешь ему нос! Ты решила, что двоих детей тебе достаточно!
Обе засмеялись. Потом Феофано тронула живот подруги и спросила, сдвинув брови:
– Надеюсь, он не успел сделать тебе третьего?
Феодора покачала головой; но души коснулось холодное сомнение.
– Я хочу… Я хотела попросить тебя дать мне средство…
– Какое? У меня есть те, которые предотвращают беременность, - а есть убивающие плод, - сказала Феофано: теперь она была сурова как Гера, гонительница мужчин.
– Убивающими я никогда не воспользуюсь, - сказала Феодора. Феофано кивнула – а потом вдруг опять улыбнулась, щекоча ее шею своими черными волосами.
– Я могла бы заставить тебя заплатить…
Феодора улыбнулась.
– Не надо заставлять, - и притянула подругу к себе, обняв за шею.
* Эпарх – градоправитель.
========== Глава 53 ==========
Утром они завтракали в библиотеке – обеим было очень приятно находиться в этом храме муз, где они были единственными жрицами. Иногда любовницы переплетали руки и улыбались друг другу; Феодоре было нисколько не стыдно, хотя щеки пылали – но как после гимнастики, плавания… после законной любви.
– Почему мне не стыдно? – наконец с удивлением спросила Феодора себя самое. – Будь я дома… в тереме моей боярыни… я бы не знала, куда девать глаза!
– И правильно, - совершенно серьезно сказала Феофано. – Там это было бы правильно: прививать вам наши древние обычаи было бы как прививать персиковую ветвь на сосну… Но ты у нас, и нашею ты останешься.
Императрица помолчала, щипая виноград, – она катала ягоды между смуглых пальцев.
– Главное, в чем христианство видит недуг, греховность человечества, - это отпадение от своей божественной природы: природы своего богоданного духа, - задумчиво проговорила Феофано. – Раскол между телом и душой: плоть грешит против духа, и от этого приходит ей смерть…
Она улыбнулась.
– Христианство учит, что человек воскреснет во плоти, когда духу в судный день будет возвращено его тело, – что человек есть единство духа и плоти, - продолжала василисса. – У древних эллинов тоже считалось, что дух немыслим без его смертной человеческой формы, которая подчиняется этому духу и отражает его свойства: мы учили, что человек должен быть цельным.
Она вздохнула и выгнулась назад, сцепив руки в замок, так что платье обтянуло крепкую
– Я – цельный человек, который не нуждается в исправлении своей природы, - сказала Феофано.
– Ты язычница, - прошептала Феодора: она глядела на наставницу с благоговением.
Феофано кивнула; потом ткнула подругу в грудь кулаком, так что та задохнулась от неожиданности.
– Ты тоже, дорогая, - я давно это заметила, - сказала она. – Мы с тобой сильны тем, что в каждой из нас сидит язычница, которую христианство облекает как одежда… Сильная женщина должна иметь внутри себя крепкую язычницу. Тогда она будет чувствовать себя правой и никогда не ляжет под ноги мужу и попам. Попы это тоже почувствуют и будут проклинать ее… но только такие, которые окончательно забыли, где правда: и католики именно таковы.
Феофано вдруг засмеялась и схватила Феодору за шею, приблизив к ней голову.
– Ах, какая язычница твоя Евдокия Хрисанфовна! Святая язычница! Ты мало слушала ее – а жаль!
– Я представляю, что бы она сказала в эту минуту, - улыбаясь, заметила Феодора. – Это русская женщина, которая всегда слышит свое сердце и говорит людям ту правду, которая именно сейчас нужна… Она как блаженная…
– У нас было много таких в свое время, но сейчас они перевелись, - вздохнула хозяйка. – Святость ушла.
Феодора встала из-за стола и отошла к полкам, водя по ним рукой.
– Я думала, что ты в Бога не веришь больше, - сказала она.
Обернулась к госпоже, глядя большими карими глазами, всегда открытыми новой истине, - глазами, в которых готово было появиться отчаяние.
– Это правда? Может, ты меня для забавы соблазнила?..
Феофано встала и, подойдя к подруге, обняла ее и поцеловала в лоб, потом в губы.
– Я верю в Бога, который называется познанием, - в бога эллинских мудрецов, - прошептала она. – И в божественную любовь я верю. Любовь людей – самое божественное, что я видела в этом ужасном мире: и тебя я люблю.
Феодора крепко обняла ее.
– Я хотела бы, чтобы ты спаслась вместе со мной, - страстно прошептала она. – Ты этого заслуживаешь как никто другой!
– Пожалуй, - пробормотала Феофано. – Людей, подобных мне, мало.
Она усмехнулась.
– Большинство людей не умеет мыслить и любить, а только бояться и обезьянничать!
– Это правда, - шепотом ответила Феодора. – Но не нужно осуждать их. Если бы все стали подобны тебе, мир бы рухнул от ваших деяний! Великих людей не может быть много!
Она улыбнулась Феофано и сама поцеловала ее.
– И вы, как Прометей, зажигаете людские сердца - и учите нас любить и мыслить! Пусть даже орел клюет вашу печень каждый день!
Феофано серьезно посмотрела на нее.
– Ты тоже блистательная женщина, хотя и не такая яркая, - сказала она. Улыбнулась. – Главное не то, как ты следуешь своей природе, - ибо твоя животность не есть твоя заслуга; главное, как ты преодолеваешь себя, чтобы преобразиться в Боге! Преодолеваешь свой страх перед собой, другими и истиной. Я не скажу, что я бесстрашна, - я многого боюсь, - вдруг улыбнулась Феофано. – Но я умею сражаться и всегда жажду нового, и это отличает меня от обыкновенных женщин.