Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Феофано несколько мгновений смотрела на него во все глаза – потом рассмеялась и всплеснула руками.
– Ну конечно, ты ничего не мог сделать!
Феофано приблизилась к своему охранителю, мягкой кошачьей походкой, цепко вглядываясь в лицо. Лгал он ей сейчас или нет – ни за что не признается; весь измучается, а не признается.
– Не только это… Отбили и других пленников – принадлежавших Флатанелосу, - сказал Марк, упорно глядя на свои сапоги.
Феофано сжала губы и дважды ударила стражника по щекам, в правую и в левую,
– Ну и как мне теперь тебя называть? – прошипела она.
Неверяще смеясь и качая головой, воздевая руки к небу, патрикия отступила от Марка и прошлась по комнате: ей казалось, что она ступает по раскаленным углям, что сама вся горит.
– Лучший воин Феофано! – воскликнула василисса со смехом: вид ее был страшен.
Как только весть о побеге русских дойдет до Флатанелоса, если тот еще жив… а Флатанелос должен быть жив, он слишком любит себя…
Марк едва разомкнул губы:
– Я виноват.
– И если бы только еще понимал как, тупица! – крикнула госпожа.
Теперь она уверилась, что мать с сыном-евнухом выпустил Марк, и русских этериотов уведомил тоже Марк: и, конечно, он был убежден, что совершил поступок, достойный древнего героя.
Бесспорно – поступки древних героев были исполнены величайшей отваги, но никак не ума. Ум им не требовался, потому что они жили в мире богов и чудес.
– Убирайся, - процедила Феофано сквозь зубы. – Вон! Сию минуту!..
У Марка сверкнули глаза, рука дернулась к мечу… Феофано изумленно улыбнулась ему в лицо: в этот миг она была бы счастлива, если бы он выхватил меч и покончил с нею и с ее терзаньями. Но Марк только поклонился и, повернувшись, вышел. Даже дверь притворил аккуратно.
Сошли по лестнице шаги.
Феофано бросилась ничком на пол, на ковер, и разрыдалась, молотя по нему кулаками.
Императрица оставалась взаперти до вечера, лихорадочно раздумывая, проклиная судьбу и всех верных остолопов; не решаясь выйти. Она не могла показаться наружу с таким лицом, в таком недостойном виде. И не могла показаться наружу, не узнав подробно, что произошло, - а узнать Феофано могла только от Марка.
Вдруг ей стало страшно, что он мог подчиниться ей и уйти, уйти совсем…
Феофано ничего не ела до темноты, только пила вино. Сейчас она сжевала половину черствой лепешки для подкрепления сил: запасы неумолимо истощались. Потом накинула на голову покрывало и спустилась по лестнице.
Марк был там – он сидел под ее лестницей и стерег ее, угрюмый верный гигант. Вдруг она ощутила нежность к нему, которой изумилась, но не стала противиться. Феофано тихонько подошла и обняла Марка одной рукой за шею.
Он тут же поднял голову: с готовностью, но без всякого гнева.
– Что ты тут сидишь? – прошептала Феофано.
– Где же еще
Она молча взяла его за руку и потянула за собой: изумленный, эскувит поднялся и последовал за госпожой. Они взошли по лестнице; Марк закрыл дверь и остановился в ожидании приказаний.
Феофано подошла к столу, на котором была прилеплена свеча, и, оглянувшись на Марка, замерла – она видела в желтом свете его смуглое изумленное лицо, жадные неверящие глаза… Он понимал…
Феофано задула свечу - потом подошла к своему охранителю и положила ему руки на плечи.
– Вот теперь поцелуй меня, - прошептала она. – Так, как ты умеешь.
Он подчинился – медленно, нежно, но без всяких вопросов, за что она была очень благодарна; и не противился, когда она стала снимать с него доспехи. Но она не находила креплений, не могла раздеть воина на ощупь; и тогда Марк отстранил ее и стал разоблачаться сам. Торопливыми, грубыми движениями, потому что прикасался к себе, а не к ней.
Когда же он опять принялся за нее, то стал нежен, как вдохновенный юноша. Но умел намного больше, чем юноша, - Феофано научила…
Он сбросил свой плащ на ковер и опустил ее на это ложе. Она закрыла глаза, неистово наслаждаясь тем, что он ей давал: счастливый тем, что дает. Его рот и пальцы ублажали ее так, как она хотела, и так долго, как она хотела: хотя любовник сильно жаждал ее. И наконец Феофано схватила его за плечи и приблизила к себе; и отдалась на его волю.
Она кричала и вонзала ногти в его спину; билась под ним и изнемогала, пока не ощутила, как его жар и мощь передаются ей. Тогда Феофано потянула Марка вниз, и любовник опять подчинился, и она оказалась на нем как на коне; это была лучшая скачка, лучшее слияние, лучшее понимание на свете.
Но когда он излился, всецело подчинив ее себе, она опять оказалась под ним.
Несколько мгновений они лежали, держа друг друга в объятиях, - Марк сжимал своими руками Феофано, а она только приобнимала. Потом толкнула любовника в грудь, и он освободил ее от своей тяжести.
Феофано приподнялась на локте, бурно дыша, - Марк повернул к ней голову, и даже в темноте она увидела на его лице сумасшедшее счастье. Василисса засмеялась.
– Спасибо, дорогой.
Он резко потянул ее назад, и она опять оказалась лежащей рядом, голова - на его груди. Феофано не стала сопротивляться.
Ей было сейчас очень приятно, что ее гладят, ласкают, не пытаясь посягнуть на нее, пока она сама не пожелает.
– Почему ты это сделала? – наконец тихо спросил эскувит.
Он перебирал ее волосы, гладил ее по спине, но потом замер, держа ее в объятиях, - как будто боялся, что возлюбленная исчезнет.
“Я сделала это, потому что ты сильный, верный, и я пожелала тебя”, - подумала Феофано.
За окном грохотнул гром. Марк прижал ее к себе крепче.
– Почему? – настойчиво спросил он.