Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Мои люди поедят отдельно, - быстро прибавила Феофано. – Пусть слуги покормят их после нас.
И она посмотрела на Марка, который немедленно подошел и остался стоять в стороне от стола. Прочие солдаты покинули столовую, а на него словно бы приказание не распространялось.
По лицу Нотараса прошла тень, но он ничего не сказал.
Вскоре вернулась Феодора со слугами, и они вместе принялись накрывать стол. Разного рода хлеба, рыбы, устриц, зелени, оливок, фруктов - всего было в достатке, как и хорошего старого вина.
Поели молча, но мирно и с удовольствием; под конец Феофано даже принялась шутить, так что рассмешила хозяина с женой. Остроумие ей никогда не изменяло.
А когда трапеза завершилась и Феодора со слугами отправилась распорядиться насчет воинов гостьи и Марка, хозяин с Феофано встали из-за стола и отошли в сторону, не сговариваясь, как будто чего-то не докончили - или не могли докончить.
Фома прожигал взглядом сестру. Казалось, он хотел высказать ей многое, но получилось только одно:
– И как ты только посмела привезти в мой дом своего любовника! Это ни на что не похоже!..
Феофано засмеялась. Марк стоял далеко, и мог только видеть их, но не слышать.
– Ты ничего не знаешь о нас, - возразила императрица.
– У меня есть глаза и уши, милая сестра, - сказал патрикий.
Он несколько успокоился.
– Ты, похоже, совсем потеряла уважение к своему имени.
Феофано усмехнулась.
– Когда-то я говорила тебе то же самое. Мой Марк хотя бы истинный ромей, он эллин из Спарты!
– Дело женщины совсем другое, и ты это знаешь!
– гневно ответил брат.
Феофано сделала презрительный жест.
– Но это не твоего ума дело, - сказала она.
– И мы говорим сегодня о политике, а не о семейной чести.
Тут она улыбнулась, и ее чеканное лицо смягчилось. Фома опять увидел седину в ее волосах, когда сестра отвернулась, скрывая свои чувства.
– Но сына ты мне покажешь? Я слышала, что он очень красив!
– Это правда, - смягчившись, ответил брат.
– Мы с женой покажем его вдвоем… Это ее право.
Когда Фома Нотарас с женой провожали гостью, Феодора, как когда-то давно, стояла и смотрела, как пылит ее колесница, исчезая в сумерках. Потом они медленно пошли в дом, обнимая друг друга за талию.
А в доме, в тишине обеденного зала, Феодора сказала:
– Я должна знать, о чем вы говорили!
Фома кивнул.
– Разумеется.
Он дал сестре слово, но на Феодору эта клятва, конечно, не распространялась.
========== Глава 41 ==========
С этих пор у дома Нотарасов еще несколько раз появлялись вестники – они привозили письма хозяину и забирали его ответы. Собственной особой императрица больше не появлялась.
– Это мы с тобою короновали ее, - сказал патрикий жене, прочитав одно такое письмо: его лицо
Он посмотрел на Феодору.
– А может быть, одна ты.
Даже не делая ничего, женщина может произвести великие бедствия.
Феодора ответила:
– Я ни о чем не жалею, муж мой.
Она погладила живот, в котором только предчувствовала, но еще не ощущала новое дитя, и пожелала, чтобы в этот раз на свет появилась Анастасия. Вард подрастет и будет оберегать сестру… если им дадут вырасти.
Патрикий долго смотрел на жену с нежной скорбью. Потом покачал головой и обнял ее.
– Осталось ли в тебе хоть что-нибудь от прежней Желани?
Феодора резко засмеялась.
– Не могу сказать… Не помню ничего, чем я жила до встречи с тобой, - призналась она. – Ты знаешь, что женщины очень легко заменяют свою природу другой, если жизнь требует? А прежнюю Желань ты не знал совсем – она и сама себя не знала.
Фома долго молчал, опустив длинные женственные ресницы, – он словно бы отдалился от подруги при этих словах.
– А ведь ты ненавидишь меня, - серьезно и горько сказал муж. – Так же сильно, как любишь.
Феодора улыбнулась, отвернувшись от него, и ничего не ответила.
– Мне нужно к сыну, - сказала она, вставая из-за стола: они с мужем сидели в его кабинете, разделенные этим столом. – Потом пойду на кухню, поговорить с Николаем… у нас в подвале крысы расплодились. И ужинать скоро.
Она замолчала; наморщив лоб, махнула рукой, как будто легче было сделать все это и приглядеть за всем, чем перечислить, и вышла из кабинета.
Муж проводил ее мрачным взглядом - и вдруг, застонав, схватился за голову. Как будто все бури грядущего обрушились на него в эту минуту.
Какая это мука и испытание – любить! И особенно – любить женщину!
Он снова медленно развернул свежее письмо Метаксии, содержание которого осталось жене неизвестным, и снова уставился на аккуратные твердые строки.
“Любезный Фома!
Теперь мы можем говорить на расстоянии свободно – опасность для наших посланцев едва ли превышает опасность для нас самих, в каких бы поместьях мы ни укрылись. Но я, хоть и сижу безвыездно в своем имении, ближе к Городу, чем ты, и лучше осведомлена о том, что происходит с нами, - а может, мне больше везет с людьми, чем тебе? Говорят, что каков господин, таковы и слуги.
У меня для тебя свежие и неприятные новости.
Пятнадцатого ноября Константин отразил атаку с моря - со стороны Золотого Рога. Нападение было плохо организовано: малочисленный флот, пираты, которые не смогли противостоять слаженным действиям команды Леонарда Флатанелоса. Ты помнишь, конечно, что незабвенный Никифор - родственник одного из наших лучших комесов*? Впрочем, ты человек сухопутный, и даже, кажется, до сих пор не умеешь плавать…