Стена
Шрифт:
— Я всегда верил тебе, Лаврушка! — сказал Шеин сквозь сжатые зубы. — И не мнил, что наступит день, когда сомневаться начну. Однако ж как иначе объяснить? Есть такое, чего и впрямь никто, кроме тебя, не знал и знать не мог…
— Так уж и никто? — вдруг рассмеялся Логачев. — Есть и еще человек, который все обо всем знал. И мог не менее моего… Это ты, воевода!
Нервный смех Лаврентия вдруг оборвался так же неожиданно. За столом на минуту повисла тишина. Шеин проговорил тихо и неожиданно ровным голосом:
— Коли
— Думайте, что хотите! — взорвался Лаврентий. — Вы все тут не в себе! Да я уж почти нашел крысу эту! Если б вчера польская пушка по стенам не саданула, если б удалось Климку Сошникова поймать, коли он и впрямь жив, так я б уже все знал! А теперь, когда Григорий сказал, что у кого-то, оказывается, в подвале тайный ход имелся, я и подавно легко загадку разгадаю.
Ни говоря боле ни слова, Лаврентий встал, развернулся и с прямой спиной двинулся к дверям.
Все это время раненый стрелец остолбенело слушал невероятный разговор с сокольничим. Логачева все без исключения считали в Смоленске вторым человеком, хотя в открытую никто этого и не говорил. Возможно, кто-то думал даже, что всемогущий Лаврентий здесь первый человек… И вот сейчас двое лучших воинов воеводы обвиняют этого самого Лаврентия в измене! И Шеин, кажется, им верит! Да как же такое возможно?
Однако молодой стрелец, перехватив бердыш за середину, решительно наклонил его, закрывая выход.
— Стой.
— Вот уже как, — Лаврентий повернулся к воеводе. — Что же, в темницу меня отправишь? На дыбу вздернешь? А, Михайло? Ну, давай! Михаил, я сам проверить должен. Если вновь не то окажется, то тогда поступай со мной, как хочешь.
— Иди, иди, Лаврентий, — Михаил мрачно отвернулся. — Докажи, умоляю тебя, что не ты аспид ночной. Иначе — своей рукой зарублю. Ступай! Да, и соколиков своих от меня прибери, не надобна мне боле охрана. Пускай на Стену идут.
Раненый стрелец отступил от двери, Лаврентий на пороге обернулся.
— Эх, Михайло, Михайло! — проговорил он почти с отчаянием. — Эх…
— Зря мы его отпустили! — мрачно сказал Колдырев.
Фриц пожал плечами:
— Уйти ему некуда: если подземний ход быль, то сейчас его нет. А спрячется, точно покажет, что это он есть крыса.
— Беги, скажи Довотчикову… — обратился Шеин к стрельцу. — Ах, да… Бедный Ваня. Но беги скажи, чтоб за ворота не вздумали его выпускать… Ровно душу вынули, — добавил он, растирая левую сторону груди.
Русский бунт
(1611. Январь)
То на одной, то на другой стороне улицы зияли пустые провалы. От иных сараев, бань, теремов оставались лишь ямы. Опустевшие постройки, поселенцы
— Все это очень и очень странно… — раздумчиво сказал наконец Майер.
— Ты про Логачева? — понуро спросил Григорий. — Да, я тоже многого не понимаю…
— Нет, я о другом… Вот ты говорил — помнишь? — случай надежнее правила… Но не слишком ли много случайностей вокруг, Гриша?
— А?
— Вот смотри. Этот твой Артур Роквель разыскивал корабль тамплиеров. И ему случайно достался в сопровождающие ты, который случайно знает про этот корабль…
— Не случайно, — перебил Григорий. — Я ведь родом из этих мест.
— Да, — моментально ответил Фриц, — но почему именно ты попал к человеку, который объездил всю Европу в поисках этих мест? Почему не кто-то другой?
Тут Григорий вынужден был промолчать.
— Вот, — согласно покивал Фриц, как будто Колдырев все же ответил. — Но это еще не все. У твоего отца в имении был пистоль. Таких пистолей — четыре, похожих нет, и все они рассеяны по всей Европе… И этот пистоль случайно оказывается в Смоленской крепости. А потом в эту крепость случайно попадает один пленный немец. Который случайно оказался сыном мастера, его, пистоль, изготовившего.
Григорий замедлил шаг, нахмурился.
— И к чему ты это ведешь? — спросил он. — Пистоль-то вообще при чем тут?
Фриц и вовсе остановился, посмотрел на светлеющее небо:
— Веду вот к чему, мой друг… Я думаю, что нет никаких случайностей в этом мире. Все случайности нам только кажутся. А на самом деле — все очень закономерно и продумано.
— Что продумано? — вырвалось у Григория. — Кем?
Фриц пожал плечами. И ничего не сказал.
Они вновь зашагали в сторону площади.
— Ну, хорошо, — спустя несколько минут вздохнул Григорий. — Пистоли, тамплиеры, корабли, сокровища… Пусть. Пути Господни — сам знаешь. Меня сейчас другое волнует. Ты вот предложил отпустить Лаврентия, потому, что мне не веришь? Думаешь, Логачев не может быть предателем?
Майер покачал головой.
— Не знаю… Твердое доказательство пока только одно: кажется, что больше некому… А вдруг это не так?
Колдырев вновь остановился и пристально поглядел на друга:
— Но тогда кто же? Во Имя Божие, кто?! Не Михаил же, в самом деле! Кто еще? Кто?
Фриц улыбнулся. Как бы то ни было, Гриша ожил, и видеть это было для его друга отрадно.
— Слушай-ка, — в голосе немца прозвучало смущение. — Это, в конце концов, может быть, лично мое… Понимаешь? Ну, помнишь, я рассказал, из-за чего бежал из Кельна, из-за чего оказался в армии Сигизмунда, из-за чего перевернулась вся моя жизнь?