Степь. Кровь первая. Арии

Бер Саша

– Нет, - ответил он радостно.

Ровный, ничего не понимая по его реакции, продолжал:

– Ну, ты хоть видел её?

– Я-то видел, - посмеиваясь, ответил Индра, - да другим не советую.

– Расскажешь?

– Пока нет, - обрезал атаман, даже не задумываясь.

Ровный замолчал и отстранился. Индра, смотря на огонь, сказал ни к кому не обращаясь:

– А про вопросы я забыл, потому что они стали не нужными. Я узнал такое, что они престали быть важными. Они вообще перестали быть...

Больше эту тему не поднимали. Индра вспоминал и вспоминал её слова и только спустя три дня пути наедине сам с собой, он понял, что не понимает их вообще. "Поубивал бы всех этих предсказателей", - думал он озлоблено. "Всё бы им говорить загадками. Никогда нормально не скажут. Ну, что ж, будем разбираться по новой. Итак, трёхмерные силы. Что это такое? Три меры силы или три мерных силы? Скорее всего, второе. Она сказала "трёхмерные силы", а не "трёхмерная сила". Первая сила понятно, она явная. Сила тела. Сила оружия? Но оружие без тела ничто, значить оружие только усиливает тело. Сила мысли, хитрости, знания, наконец? Да, похоже. А какая ещё? Сила духа? Тоже возможно. Это надо поспрашивать. Колдуна какого-нибудь поймать речного, что ли? Так, дальше. Какая моя слабость? Сома? Она даёт мне силу, но и является моей слабостью. Может быть. С разорением и рассеиванием речников вроде понятно, но что значить "не выкорчуешь корни"? Но я ведь вырезаю всё мужское поголовье, прекращая род за родом. Разве это не выкорчёвывание корней? Не понятно. Как быть теперь с городами,

теперь стало абсолютно понятно. Отныне я не буду стремиться влиться в их общество, а просто по праву сильного стану над ними атаманом и заставлю их опуститься на колени передо мной. Я не стану равным им, как хотел раньше, я стану выше их. Но что означает "трупы на земле будут мстить"? Что за трупы? Почему на земле? И на какой земле? И как они будут мстить? Загадка. С богами тоже не всё понятно. С другой стороны, запугать богов - это запугать жрецов. Создать новых богов? Так вот их и заставить этим заняться, только указав каких. Они же и из меня бога сделают. Значить я не просто должен запугать жрецов, я должен создать новое жречество, то которое будет угодно мне и только мне. А вот кто такие "вечные" и почему я их не смогу победить? Вопрос как в пустоту. Об этих "вечных" я слышу вообще в первый раз и никакого понятия не имею. Да. Колдунов надо ловить и говорить с ними, даже если они этого не захотят. По поводу новой жизни вроде понятно. Я уже её начал строить, а в связи с пророчеством, обновление жизни я сделаю не только у себя в логове, а везде, куда только дотянусь и у всех, до кого только дотянусь. Но что значить "породишь свою погибель"? Мои будущие дети? Может быть. Подрастут, да прибьют старика. Вполне возможный расклад костей. А вот то, что меня забудут, да мне вообще наплевать. Я даже не понимаю, с чего это она так выделила это? Какая мне разница будут меня помнить те, на кого я наступлю ногой или нет. Да путь лучше забудут и чем быстрей, тем лучше. Но всё же это были её последние слова, значит, она посчитала их самыми важными. А вот почему? Я действительно не понимаю, я даже не понимаю зачем. Зачем надо, чтоб тебя помнили?" Индра думал и размышлял всю дорогу. Семь фраз еги-бабы оставались всё теми же семью фразами. За путь до дома они обросли таким количеством вопросов и предположений, что понять где первичный пласт, а где его порождение в хитросплетении восприятия и понимания сути или предположений, было уже невозможно...

Она.

Клип семнадцатый.

Положение.

Все последующие дни для Зорьки проплыли в сказочном тумане. Счастье её было настолько велико, что она порой захлёбывалась им и теряла сознание. Он был милым, нежным, ласковым, дарил целый неизвестный для неё мир удовольствий и наслаждений. Зорька заболела этим мужем, сроднилась и срослась с ним душой и телом. Желание постоянно его видеть, слышать, ощущать было нестерпимым. Казалось, всего что у неё было, было мало, хотелось ещё и ещё. Она никак не могла надышаться, напиться, насытится. Поначалу они постоянно были вместе. Ласкались, ворковали. Она настолько доверилась ему, что, нисколько не смущаясь и не стесняясь открывала ему самые сокровенные свои тайны. И он, из грозного и страшного зверя, превратился в обыкновенного мальчишку и столь же откровенно доверял ей тайны свои. Когда он рассказывал о своём детстве, Зорька рыдала и ей было его так жалко, что хотелось сейчас и сразу отдать ему всю любовь и ласку, которой он был лишён практически всю свою жизнь. Все эти дни и ночи казались сном или полусном. Постоянные недосыпы и полное непонимание того, что сейчас день или ночь за стеной кибитки, привели Зорьку в странное, необъяснимое состояние на грани сна и яви. Она ни о чём, кроме него не хотела думать и ни о чём, кроме него не хотела знать. Зорька хотела только его, всего и сразу. Единственно о чём они никогда не говорили, это о её роде, маме и сёстрах с братьями. Эта тема сама по себе стала табу. В первую очередь для неё. Зорька просто решила отсечь всё прошлое, проведя невидимую черту и просто уверовала в то, что это было не с ней, а с какой-то другой Зорькой, которой просто больше нет. Теперь она стала другая. Теперь у неё началась новая жизнь. Она родилась заново. Она не знала сколько прошло ночей со дня свадьбы, потеряла счёт, хотя по правде сказать, считать она их даже не пыталась, но через какое-то время он стал всё чаще и на долго куда-то уходить, объясняя это тем, что он тут всё-таки атаман и у него много неотложных дел. И даже его отлучки она превращала исключительно в добродетель. Зорька очень гордилась тем, что он у неё такой важный и как бы ей не хотелось держать его при себе, всё же нехотя уступала его делам ватажным. Кроме повышения собственной гордости за себя, это обстоятельство давало ей ещё один неоспоримый плюс. Она начала высыпаться.

И вот в одно прекрасное утро, спустя, наверное, дней десять или что-то около того, безвылазного лежания в кибитке, она впервые вышла на прогулку по логову. Он её отпустил сразу и как Зорьке показалось с какой-то радостной облегчённостью. При том сам с ней не пошёл, как она его не упрашивала. Он просто завалился спать. По началу она хотела обидеться, но подумав немного, нашла для себя объяснение в том, что муж действительно устал, занимаясь делами логова и ему необходимо отдохнуть. После чего перестала его тормошить, одела своё нарядное платье, увешалась золотом и пошла.

Она не шла, она шествовала, важно надувшись и поглядывая на мальчишек, суетившихся повсюду, с высока. Почему-то в основном по логову бегала малышня. Копошились, как муравьи в муравейнике, все чем-то были заняты. Таскали, хлопали тряпками и шкурами, плескали на траву воду из бадей, что-то колотили, крутили. Она не очень понимала, чем они были заняты. Мальчуганы все, как один завидев её вставали, замирали столбиками и восхищённо смотрели. Даже кое-кто рот разевал. У Зорьки самооценка собственного "Я" буквально зашкаливала. Первого взрослого она встретила у двухколёсной повозки. Она признала в ней ту самую коробку на колёсиках, в которой атаман привёз её в логово. Он ковырялся и чем-то стучал в колесе. Он явно заметил её, но вида не подал, полностью проигнорировав её такую красивую. Даже когда она прошествовала совсем рядом, не обернулся и не прекратил своего занятия. Такое пренебрежение к её величию несколько задело Зорьку, небольшая тень наползла на её лучезарное настроение, но она тут же про себя плюнула на этого мужлана, как-то кратко его обозвав и эта тень исчезла, и Зорька заблистала дальше. Дорога, по которой она шла, проходила по кругу, окольцовывая всю эту большую поляну, что позволяло ей осмотреть всё логово, но явно ни всех обитателей. Вокруг была только малышня и притом, что Зорьку страшно удивило, только пацаны! Как только она это осознала, а произошло это как-то вдруг, ей стало неуютно и вся царская спесь куда-то улетучилась. Она лихорадочно рассматривала вокруг человеческие фигурки, вглядывалась в мелькающих всюду мальчишек, заглядывала поодаль, но не одной девки так разглядеть и не удалось. Она поняла, что попала в логово пацанов и что она здесь совсем одна. Резко почему-то стало не по себе и захотелось вернуться в свою уже ставшую родной берлогу на колёсах. Но тут же вспомнила, что где-то же были здесь ещё две взрослые бабы, которых она уже видела, да ещё где-то должна быть одна невеста, про которую Индра говорил. Притом молодуха была из их баймака и её распирало любопытство, кто она. Только ради этого она и вырвалась на эту прогулку. По его описанию Зорька так и не поняла, кто она такая. Не на одну из её подруг описание не походило, но то, что она из её родного баймака, было, несомненно. Она перестала обращать внимание на пацанов и стала внимательно вглядываться в жилища, в надежде увидеть

хоть мельком кого-нибудь из знакомых. Притормаживала у землянок, стараясь украдкой заглянуть внутрь, но закрытые входные шкуры не позволяли ей это сделать. И наконец дойдя до очередной кибитки, такой же как у неё, она остолбенела. У самого угла стояла знакомая молодуха. Она стояла тоже как вкопанная, прижимая к груди какую-то светлую тряпицу и в отличии от Зорьки, последняя похоже, заметила её уже давно и напряжённо ждала. Они стояли друг против друга и молча смотрели. Это была не одна из её лучших подруг, на что Зорька так надеялась и горечь разочарования какое-то время сковывало её, хотя она сразу узнала молодуху. Это была Тихая Вода. Та самая выданная невеста, купленная атаманом полтора года назад, что при знакомстве со Сладкой описалась. Та самая, с которой Зорька потом почти подружилась, так как девка она была в общем-то не плохая. К тому же она была старше Зорьки и знала то, что ни Зорька, ни её закадычные подруги тогда ещё не знали и Тихая с удовольствием делилась с ними тем, через что проходила. Подружками они конечно не были, но отношения у них были почти "подружечными". Зорька первая вышла из ступора и быстро, почти бегом подошла к Тихой. Та тоже встрепенулась, бросив тряпицу на траву и трижды облобызав друг другу щёки, они обнялись.

– Тихая, - чуть ли не шёпотом констатировала Зорька, разглядывая её как-то разом повзрослевшее и вместе с тем осунувшееся лицо.

Она похудела. Под глазами синюшные тени полукругом. Глаза красные, как будто только что ревела.

– Как ты?
– спросила Зорька, понимая почему-то, что у Тихой не так всё прекрасно и радужно, как у неё.

Та в ответ лишь горько вздохнула и опустила глаза.

– Тебе плохо?
– почему-то шёпотом продолжала допытываться Зорька, беря её за руку.

За все последние дни она находилась в состоянии эйфории неземного счастья и даже подумать не могла, что кому-то может быть плохо, когда ей так хорошо. Тихая Вода посмотрела на неё печальными, воспалёнными глазами и тих ответила:

– Устала просто. Меж двух разрываюсь.

Зорька сначала впала в недоумение, не понимая о каких двоих она говорит, но тут как будто услышав её мысли, где-то со стороны шатра, что похоже тоже, как и у них был баней, послышалось куксивое всхлипывание грудничка и Зорька вдруг резко вспомнила, что у Тихой же был ребёночек, которого она родила этой весной. Именно это обстоятельство развело их когда-то так и не сделав подругами. Зорька увидела её сейчас впервые чуть ли не с зимы. Тихая засуетилась, извиняясь посмотрела на Зорьку и быстро заговорила:

– Кормить надо.

Она обняла столбиком стоящую Зорьку и торопливо пошла в шатёр. На входе оглянулась и уже с улыбкой добавила:

– Если у тебя будет свободное время, заходи. Потрещим. У меня как видишь ни дня, ни ночи не хватает.

Зорька всё поняв, закивала головой.

– Обязательно зайду, Тихая. Зайду.

Молодая мама скрылась внутри шатра и звуки малыша затихли.

Как-то само собой течение Зорькиной жизни вошло в привычное русло. Дни стали днями, ночи ночами. Она по началу каждый день ходила к Тихой Воде, но подружиться они так и не смогли. О том, что произошло в баймаке при налёте Тихая отвечала скудно и без особого желания. Об участи остальных ничего не знала. У Зорьки тогда прокралось подозрение, что Тихая попросту не верит в её бессознательность и ничего не знание. Она думает о ней плохо. Зорька не раз ловила себя на этой мысли. Да что говорить, хоть почти полтора года Тихая Вода жила в их роду, а так чужой для рода и осталась. Вскоре им вообще как-то стало не о чём говорить. Отношения почему-то были натянутые. Тихая не стремилась душу изливать, Зорька и подавно. Она стала ходить к ней всё реже, а вскоре и вовсе перестала. Так, где если встретятся здоровались конечно, да и только. С Онежкой, одной из взрослых баб логова, отношения складывались примерно такие же. Баба относилась к ней настороженно и с опаской, но всячески старалась изображать материнскую заботу с теплотой и лаской, но всё это Зорьке казалось каким-то не настоящим, наигранным. А вот с Хабаркой, второй взрослой бабой логова, они как-то быстро сдружились, не смотря на разницу в возрасте. По началу баба тоже пыталась проявить какие-то материнские поползновения в своём к ней отношении, хотя по возрасту была ненамного старше, к тому же ей это довольно быстро надоело. Ей куда более по духу было общение с Зорькой, как с равной и после первой же совместной попойки, что произошла абсолютно спонтанно на Положение и которую таясь ото всех они устроили на бане за кузней братьев мастеровых, вообще стали закадычными подружками не разлей вода.

То, что Зорька забеременела, она почувствовала сразу. Ей для этого даже девятого дня дожидаться было не надо. Вот почуяла и всё. Ну, естественно, с этой новостью рванула первым делом к Хабарке. Та, обтерев руки о подол, раздвинула её веко и что-то внимательно поискала в Зорькином глазу. После чего абсолютно уверенно заявила:

– Точно. Беременна. Ну, Зорьк, готовь мужику "благодарственную".

– Ой, вскинулась молодуха, да как же. У меня ни очага, ни продуктов никаких.

– Ни сцы, молодуха, придумаем чё-нибудь.

Ну и придумала.

Хабарка, следуя указанию атамана, ещё на Зорькиной свадьбе подпоила, окрутила и пристегнула к себе одного из мастеровых братьев, что по моложе. Да так крепко вцепилась, что тот и вырваться не смог. Да так мягко, да умно постелила, что тот и не пытался даже вырываться. Понравилось. В отличие от Онежки, которая обихаживала второго братца потихоньку да помаленьку, корча из себя девку молодуху, эта сразу взяла бычка за рожки и нахрапом, без зазрения совести впёрлась в их жилище, да там и поселилась, будто тут и жила, по сути выселив второго братца чуть ли не на свежий воздух жить. По началу тот в кузнеце проживал, вокруг которой Онежка в нерешительности кружилась, пока обнаглевшая Хабарка чуть ли не силой послала его к Онежке в землянку погостить, попить, поесть, разговоры поразговаривать. Так он там впервые и заночевал. Хабарка не стала спрашивать, что они там этой ночью делали, да и делали что-нибудь, или всю ночь просидели за разговорами друг против друга, лясы точа. Ей было наплевать. Главное, что с этой ночи он ей в "новом" её доме больше не докучал. Спать ходил к Онежке. А видя счастливую харю Онежки и расспрашивать даже не стала. У неё на этой харе было всё нарисовано. С утра до вечера братья в мастерских на кузнице гремели. Кстати, тоже резко повеселели, орлами за глядели. Атаман даже Хабарку похвалил, за свадьбу заикнулся, но Хабарка отшутилась, переводя всё на братьев, типа, не пришло то время, когда бабы мужиков за себя замуж начнут звать. Все посмеялись, пошутили, но на этом и закончили. Замуж так никто и не позвал. Хабарка ещё атаману на уши отговорки да шутки навешала, а для себя всё же зарубку на душе сделала. Телок, телком, но замуж позовёт, никуда не денется. Только бы палку не перегнуть, не спугнуть добычу. В Хабарке, связавшейся с Зорькой, откуда не возьмись проснулась дремавшая в ней "оторва" и "матёрая стерва". Именно схожесть их разгильдяйских характеров и равность "наклонно-пагубных интересов" и сроднила их. Обе оказались легки на подъём в вопросах чего-нибудь непотребного. Разбирали мужиков своих на мелкие детали без зазрения совести, не смеясь, а похваляясь. И Зорьке от этого не было стыдно, а даже как-то легко и обыденно с Хабаркой. Странно, но у них всегда было о чём поговорить со взаимным интересом. Зорька спокойно делилась с этой бабой всем сокровенным без утайки и мыслями и чувствами, и переживаниями. Хабарка отвечала взаимностью. Её как будто прорвало за долгие годы одинокого воздержания от словесного поноса, и она облегчала свою душу молодухе. По крайней мере Зорьке так казалось. Хабарка тоже тянулась к Зорьке. С ней она забывала о своих годах и как Зорька становилась молодой, озорной и интересной. Она почувствовала какой-то новый привкус у жизни, новую необжитую ею грань и впереди засверкало вполне неплохое будущее. В общем за молодилась она с Зорькой и это как нельзя кстати было теперь и именно этим она сразила и добила мастерового. Молодой задор в голове, да умудрённый опыт в деле, против такого оружия ни один мужик не устоит. Рибху-младший, как и следует молодому телку переключил мысль с головы на головку и безропотно таскался за ней, как на привязи.