Степан Разин
Шрифт:
— Это какого же шаха он внук? — нахмурился Репнин.
— Аббаса, какого ещё? Правда, умер уже тогда Аббас, когда я свою Дилрас Бану ханум из Персии вывез.
Ренин смотрел на меня, прищурив глаза, словно кот на мышь.
— Насколько я знаю, у Аббаса Великого прямых наследников не осталось. Сафи — его наследник был его внуком. А это, ты говоришь, сын его дочери Аббаса? Как так получилось, что её шеи не коснулся меч шахских палачей?
Тимофей огляделся вокруг.
— Базар — не лучшее место для разговоров на
— Так пошли ко мне в Кремль, — предложил наместник.
— Дело в том, наместник, что у меня и бумаги есть, что женились мы с Дилрас Бану Ханум официальным браком в самом Исфахаме, что тогда был столицей Персии. А в тех бумагах прописано, чья именно она дочка.
— Исфахан и сейчас столица Персии, — задумчиво произнёс Репнин. — Значит твой сын — дядя шаху Аббасу Второму? И сколько, говоришь ему лет, твоему сыну?
— Моему сыну тринадцать лет.
— Хм. Аббасу только десять. Силён был Аббас Великий. Покажи бумаги. Ведь везёшь же их с собой в Персию?
— Не покажу наместник. Не везу. Не чего им там, тем бумагам, делать. А и были бы с собой — не показал.
— Почему? — удивился Репнин.
— Потому, что хвалиться родством с шахами в Персии — себе дороже, а здесь — нет резона.
— Зря ты так, — обиделся Репнин. — Почему это «нет резона»? Очень даже есть резон. Царь Михаил Фёдорович привечает царевичей. Да и предыдущие цари тоже привечали. Черкасовы вон, как продвинулись. А дети ногайских ханов? А тут целый персидский шахзаде. Нет-нет. Тебе обязательно надо ехать к царю.
Мы сидели за столом во дворце первого воеводы, сейчас для пущей важности названного царём наместником. Мы, это, конечно же мы с отцом и братьями. Удивительная получалась картина. Хе-хе… Вроде как я за столом самый младший, а значит и не к чёмный, а все как-то поглядывали на меня, кто искоса, а кто, как Репнин, просто пожирал меня глазами.
— Что я ему-то? Зачем? Какая ему, воеводе, выгода? — думал я, а душа моя обмирала от предвкушения и ожидания чуда, словно велосипеда на день рождения в раннем детстве. — Не уж-то и впрямь меня отправят в Москву?
— Он мой сын и будет возле меня, а не возле царского трона, ошиваться, — хмуро выдавил Тимофей и я понял, что «велосипеда не будет». — У меня на него свои резоны.
— Да и пусть! — не унимался Репнин. — Твои резоны с тобой и останутся. Покажешь царю-батюшке. Тот может и одарит чем. Может, Дон тебе отдаст в управление.
— Дон — свободная земля. Дон — казачья воля, — возмущённо сказал атаман. — Нет над ним власти.
— Да, как нет? То русские земли. Вся земля Русская. Даже Литва. Знаешь ли, что она единой была раньше. И звалась Великой Русью. Так и вскоре будет. Не слышал разве, что на верхнем Доне вскоре царь поставит войска? Да и вы сами звали царя Азов принять под его руку. А это значит и Дон весь.
— Донская земля останется вольной, —
— А здесь сейчас разве неволя? –вопросил наместник. — Налог берут? Так нельзя без налога. Хлеб вы откуда получаете? А огневые припасы? А откуда их взять? Значит с кого-то собрать надо. Ежели оставить вас, так вы же грабить станете. Не начнёте хлеб сами растить. Вот ведь и сейчас идёте свои животы отдавать за кусок хлеба.
— Ты, наместник, ври, да не завирайся, — хмурясь, произнёс Тимофей.
— А что тут врать? Северские казаки уже под рукой московского царя, Запорожье просится, Яицкие казаки под Москвой. Одни вы останетесь? Не-е-е-т. Шалишь, брат.
Все Ордынские земли под Москвой будут, поскольку Русь — и есть Орда, а царь, се — новый хан. Даже больше хана. Император Третьего Рима.
Репнин поднял указательный палец вверх и сопроводил направление взглядом. Тимофей улыбнулся, отхлебнул из кубка Рейнского вина и сказал:
— Там видно будет, а на Стёпку у меня свой резон.
— Зря-зря, — с сожалением, но уже спокойнее сказал наместники. — Однако, не обессудь, но о сём казусе я сообщу царю немедленно.
— Так, может я соврал? — спросил Тимофей, хитро щурясь.
— Соврал, не соврал, пусть разбойные с посольскими разбираются. С самозванцами у нас не шутят. И не важно, чей самозванец. Наш ли? Чужой ли? Ежели ты соврал и он, — наместник ткнул в мою сторону кривым пальцем, — не внук шаха Аббаса, то тебя на кол посадят, или четвертуют, а сына твоего сошлют в Холмогоры. А ежели не соврал, то приголубят. Иного пути, у тебя, нежели в Москву ехать, нет, Тимофей Иванович. А побежишь, всё одно сыщем.
— Вот, шайтан меня к тебе принёс! — выругался Тимофей, сокрушаясь. — И кто меня за язык тянул?!
Надежда снова во мне затеплилась.
— С Дона выдачи нет! — сказал Иван.
— Ой, да ты хоть молчи! — махнул на сына рукой Тимофей и опустошил кубок. — Выдачи нет… Фролка! Со Стёпкой в Москву поедешь. Хотел купцом стать, вот и поедешь, как мы из Персии придём. Перца там купим, сахару, других приправ, с ними и поплывёте. В Москве Стёпка тебе сосчитать поможет. До Казани мы вас проводим, а дальше пусть воевода охраняет.
— Стёпка поможет сосчитать? — зацепился за услышанное наместник. — Он, что, счёт знает?
— И счёт, и буквицы. По-персидски, по-татарски, по-англицки и по-немецки говорит. Да… И по-колмыкски, и по-ногайски…
Репнин раскрыл рот, а я подумал: «вот что значит с рождения жить и общаться с разноязыкими».
— Ну, — опомнился он, — языки, то ладно, но кто его счёту и буквицам научил?
— Так, мать и научила. Дюже умной была. Хоть и было ей, когда его родила, всего-то на год больше чем Стёпке.
Астраханский наместник посмотрел на меня как, словно перед ним вдруг появился слон, или какое другое экзотическое животное.