Степан Разин
Шрифт:
[2] Остан — административная единица в Персии.
[3] Скопец — оскоплённый, т.е. с удалённым половым членом.
[4] Тугра — каллиграфическая подпись султана или шаха.
Глава 14
Когда Тимофей увидел сундук, заполненный золотыми и серебряными монетами, он едва не сел там, где стоял. А когда узнал, как мы заработали такие «деньжищи», то, вероятно, разочаровался в выбранном им жизненном пути.
Он так и сказал:
— А голову-то тогда зачем подставлять под меч? Ведь деньга сама в руки падает!
Я
— А представь, ежели такими картинками разрисовать, допустим, тарель. За сколько её тогда можно будет продать?
— Ха! Такую тарель хозяин на стену повесит. Кто ж с такой тарели станет есть? Только царь-государь, если только.
— Пусть вешает. Нам то что. Можно и дырку специально сделать с обратной стороны, чтобы можно было вешать на стену.
— Сам, что ли рисовать станешь? Уместно ли?
— Могу обучить мастеров. Наладим щепной промысел[1] и станем расписывать по-своему. Можно и попроще виды писать. Цветы всяческие.
Про матрёшек я пока не стал говорить. Тимофей и так был ошарашен.
Как только Тимофей с пятьюстами казаками прибыл, так сразу Астраханский наместник прислал своего гонца с приглашением отужинать, как говорится, чем Бог послал.
Мы с Тимофеем взяли сундук с подарками, привезёнными из Персии и как шах с шахёнком, отец и мне привёз обновки, отправились к наместнику. Слонов только не было.
Кстати, в Астрахани хоть слонов не было, зато индусы присутствовали. Аж целое индусское посольство. Правда, сидевшее в ожидании царской воли в Астрахани с зимы. Очень колоритные индусы. Чёрно-синие лицом, в огромных чалмах и серьгами в носах и ушах.
Тимофей при встрече с наместником развел руками и с поклоном сказал:
— Извиняй, господин, но зипунов в этот раз мы с Персов не брали, торговлишка была скудной, а потому и подарки от нас скудны. Прими и не побрезгуй.
В сундуке оказался дорогой парчовый с золотом халат подбитый каким-то мехом, кинжал с самоцветными каменьями, пара пистолей, шкатулка, вероятно хорошо пахнущая, так как нюхал наместник её долго и остался, судя по всему, подарком доволен.
— Готовы ли ехать в Москву, Тимофей Иванович? — спросил наместник, когда они с атаманом поговорили о пяти сотнях казаков, прибывших в Астрахань.
— Кхе! — кашлянул Тимофей в усы. Ему понравилось, что наместник назвал его по имени и по отчеству. — Сам не поеду, ибо обещался учинить сыск воровских казаков по Волге-реке. Фрол, сын поедет, товар повезёт. Это ежели ты не отступился от своей поездки в Москву. Может и ну её, эту поездку?
— Никак не можно, — покрутил головой наместник. — Пришёл от царя приказ доставить срочно твоего сына под светлы очи царя Михаила Фёдоровича.
Репнин подошёл к сундуку, стоящему у окна, и, открыв, достал сложенный в конверт лист бумаги плотно исписанный убористым почерком.
— Не уж-то сам царь Михаил Романов писал? — подумалось мне. — Да, вряд ли. Дьяки и за царя пишут и за своей подписью отправляют.
Я ещё не до конца понимал происходящее со мной. Глубокое прошлое не укладывалось в голове. Я всё ещё жил, словно
— Тут много чего мне о других делах писано, а о твоём, Тимофей Иваныч, Степане сказано следующее… Э-э-э… Вот…
— И того казака Степана Разина Тимофеева сына, что назвался братом шаха персов Аббаса сына Сефия и внуком шаха Аббаса сына Худабендиева от евоной дщери Дилрас Бану доставить в мой дворец на Москве-реке в Кремле незамедлительно со всеми бумагами и пергаментами, что есть у него в доказательство его правды.
Наместник почему-то посмотрел не на меня, а на Тимофея.
— Свезло тебе, Тимофей Иванович! Ох и свезло! Не сказали тебя тоже везти, значит пытать не станут. Расспросил я посла шахского и узнал у него, что была такая дщерь Аббаса Дилрас, а куда делась, посол не ведает. С мужем, дескать, пропала. Правда, кто ейный муж был он тоже не ведает. Но, сказывал, воин был знатный. Многих побил, тогда, Аббас, жалуется. Об том и написал я царю-батюшке. А ещё написал, что ты, дескать, проявил усердие и привел в Астрахань ажно пять сотен казаков, для войны с воровскими калмыками.
Тимофей склонился довольно низко.
— Благодарствую Борис Александрович. И прими в знак благодарности моей скромный дар в пять сотен персидских золотых.
Наместник в удивлении вскинул брови. Про золотые Тимофею намекнул я и попал с ними прямо в десятку.
— Золотые? А говорил торговлишка хилая.
— Это здесь Степан расстарался. Был у него тут свой товар, им и торговал.
— Знаю я его товар, — сказал, хмыкнув Репин. — Карты игральные с девками голыми твои казаки продавали. И где только взяли?! Кто у вас такой умелец девок голых писать? Галеры со стругами на реке — то хорошие рисунки. Весьма лепые. Сам купил одну. На доску приклеил и на стену повесил. Пошли покажу.
Наместник встал, вышел из пиршественного зала, где мы ужинали за большим столом, позвав нас с Тимофеем ладонью. Вышли и мы. То была спальная комната наместника и на самом видном месте висела моя картинка с корабликами, нарисованными акварельными красками на белом картоне примерно третьего форматного размера.
— Жене в Москву отправлю, — сказал Репнин.
— Тут рамка нужна. Как вокруг окон в теремах делают для украшения. Резные такие…
— Наличники, что ли? — спросил Репнин.
— Во! Точно! Наличники! — сказал я.
— Да-а-а… Пожалуй, с наличниками будет справнее. Можно и ставеньки сделать. Открыл, а там за окошком Волга со стругами, ладьями и персидскими галерами.
— Оригинально, — подумал я. — А в этом что-то есть. Оттого и рамка появилась, наверное.
— Кто у тебя малюет красками? — спросил Репнин.
— Есть один умелец, да не скажу. Ещё скрадёт кто.
— Да, ладно! Мне-то можно! Скажи!
Поняв, что наместник может обидеться, я не утерпел.