Степан Разин
Шрифт:
Как оказалось, ахалкетинца удалось спасти. Видимо всё же повреждения шеи не были такими, как их представил себе я. Вызвав казака, который отвечал за наших лошадей, я узнал следующее. Сломал загородку, отделяющую загоны, ахалкетинец. Чем-то ему мой Альберт не понравился. И я его где-то понимаю. Слишком уж у моего аргамака была независимая и горделивая морда.
— Э-э-э… Какой же виры вы требуете, милейший, ежели мой конь тут защищающаяся сторона.
— Кая сторона? — опешил купец.
— Сторона защиты, блять! — выкрикнул я. — Он оборонялся! Твойнапал! Это с тебя
— Ты это кого пнём назвал? — казачья твоя морда.
— Ты тупой, как пень, если пришёл с меня виру требовать.
— Они, эфенди, специально к аргамаку кобылок подводили. И этот там стоял. Я так думаю, они нарочно загородку убрали, чтобы воровски свести своих кобыл с Альбертом твоим. А тот конь увидел, что твой его кобыл жарит и куснул аргамака. Когда тот пялил кобылу-то. Ну твой и не сдержался. Я бы тоже не сдержался, ежели б кто меня на бабе куснул. Хе-хе-хе.
— Ах ты, паскуда! — озлобился я на купца. — Ты мне виру пришёл всучать, сучий потрох? Я вот прикажу тебя сейчас выпороть, что бы тебе неповадно было воровать чужое семя. Знаешь сколько я за него в Персии отдал? Для того, чтобы тут породу разводить. Я его царю в подарок вёз, на случку с его кобылками, а ты его уже оскотинил, паразит. Да я сам на тебя царю челобитную напишу!
Я оглянулся ища начальника охраны.
— Пиши челобитную, перс! Знаешь как?
— Догадаюсь!
— Пиши и срочно в царский челобитный приказ снеси. Моим полным именем подпиши. И возьми бумагу с тугрой. А завтра я царю сам скажу.
— Исполняю, эфенди.
— Э… Эфенди?! — очнулся купец. — Царских кобыл?
Он вдруг рухнул на колени и пополз ко мне.
— Не погуби, отрок! — взревел купец. — Не погуби. Христом-Богом!
— Охренел?! — от неожиданности я даже не знал, что сказать и немного отшагнул назад.
— Христом-Богом молю, не погуби. Не ведал я, что конь подаренный. Испоганил коня по дурости. Что хочешь бери, но не погуби.
Я сначала удивился его словам, но потом мне что-то такое помнилось… Какие-то суеверия конезаводчиков, что не только кобыла не должна спариваться с «сорными» самцами, но и если самец спарится с «сорной» кобылой и у него потомки станут сорными. Это как у собак. Спарилась сука с дворнягой один раз, а щенки и дальше будут похожими на дворнягу. Что-то такое я и про людей читал. Про право первой ночи, про Онона…
— Да и Бог с ними, — подумал я. — С этим то как быть?
Распалился я не на шутку и жалеть купца мне категорически не хотелось. Да и заявить о себе при дворе повод заимелся…
— Что взять с тебя на такую цену? — скривившись, спросил я. — У тебя денег, сколько стоил бы табун таких лошадей, отродясь не бывало. Ведь на царский конный завод конь должен был отправиться. А теперь что мне с ним делать? Бог знает что уродится.
— Давай я выкуплю твоего коня, за двойную цену. Пять сотен рублей дам.
Я поморщился, как от зубной боли.
— Шесть сотен.
Прикинув, что это в шесть раз больше цены, отданной Тимофеем, я сказал:
— Золотом.
— Откуда?! — возмутился новгородец.
— Пиши челобитую, — сказал я, обращаясь
— Английскими соверенами, — правильно отреагировал купец.
— Годится, — тяжело вздохнул я, боясь вспугнуть удачу и мысленно переводя рубли в фунты. — С тебя четыреста монет.
— Тогда я пошёл за дьяком? — спросил купец, даже не прикинув ничего в уме.
Купчие на лошадей оформлялись в Конюшенном приказе.
— Ступай. Пошлина тоже с тебя.
Купец быстро засеменил ножками, стеснёнными полами узкого шёлкового кафтана и какой-то вышитой золотым шитьём рубахи, спускавшимися сильно ниже колен. Купец, почему-то был искренне рад сделке. Может я продешевил?
— Мы не продешевили? — спросил я перса.
— Да, вроде, нет, — ответил он, почёсывая в задумчивости затылок.
[1] Стилос — заострённый пишущий инструмент по воску, глине, бересте. Серебром писали по бумаге.
Глава 16
Потом я понял, чему обрадовался купец. Я-то считал цену в соверенах по отношению цены серебра к золоту, помня, что в соверене пятнадцать с половиной грамм золота, а сам золотой соверен ценился тут дороже, так как английские монеты ценились лучше из-за большего количества в них золота.
Примерно на пол рубля я просчитался, а это по нынешним временам было много. Деревеньку можно купить на пол рубля. Да-а-а… Но, как купец смог так быстро прикинуть хрен к носу? Прав был мой прошлый отец, сказавший когда-то в девяностых, что торговцем надо либо родиться, либо долго учиться. Он тоже пытался торговать, как и многие, но всё время оставался в «прогаре».
Кстати о здешних «родственниках»…
Стёпке наш симбиоз нравился. Он, мало что понимал в происходившем, но не расстраивался, когда я брал на себя функции движения. Он так свыкся с моим доминированием, что беспрекословно подчинялся любым моим командам и если я сказал, что это надо делать, он это делал. А ещё ему очень нравилось рисовать и н быстро учился.
Я позволял ему брать кисти и краски, подправлял ему руку и у Стёпке получалось всё лучше и лучше. Разучив простейшие приёмы, поняв, что такое симметрия, узлы и принципы «золотого сечения», он, вполне сносно, мог набросать стилусом эскиз пейзажа или, даже, натюрморта. Приловчился я в последнюю неделю писать картинки с едой. И это всё из-за Стёпки. Начали мы, конечно же, с рисования кувшина, тарелки, ложки, овощей-фруктов, ну и увлеклись усложнением композиции.
Мы пробыли на Яузе почти месяц, пока царь-батюшка подлечивал своё здоровье в каком-то монастыре, молясь и истязая себя стоянием на коленях. Лучше бы на охоту походил, честное слово… Водянка, она ведь от бездвижимости.
— Ну и Бог ему судья, Михаилу Фёдоровичу, — думал я. — Никому тут мои советы и предсказания не нужны, а потому, как шло, так пусть всё и идёт своим чередом. Себя бы вписать в исторический процесс, чтобы не навредить.
То, что царь появился в Москве, мы поняли сразу. Колокола вдруг зазвонили, собаки залаяли, всадники заскакали шибче. Гонцы с сумками писем куда-то поскакали. Интересно…