Степан Разин
Шрифт:
— Экий ты…
Царь недовольно скривился.
— Отчего его Сефий не казнил?
— А, зачем? Наследником он сына Аббаса назначил. Этот идёт по второй линии наследования. А вторую линию персы берегут. Вдруг первая зачахнет. Как у Аббаса Великого было. Так тот и вторую линию вычистил, едва не прервался род.
— Мудрёно там в Персии. Да и у османов не проще. А у нас тут, вор на воре. Не поймали воровского Шуйского?
— Ловят.
— Как поймают, сразу пытать, чтоб сказал, кто надоумил.
Царь как-то странно со мной беседовал. Словно и со мной, а словно и не со мной…
— Со мной? — спросил я придурковато. — А зачем со мной что-то делать? Мы казаки вольные. Живём на Дону, боронимся от крымского татарина, ногайцев, колмык.
— Блронимся! — рассмеялся царь. — Сам-то видел крымца или ногайца живьём?
— И живьём и мёртвым. В этом году одного, пока, ворога убил, — почти не соврал я. — Ногайцем был.
— Зачем убил? — удивился царь, приподнимая тело от подушки.
— Меня хотел убить, — снова почти не соврал я.
— Вот так, взял и убил? Чем?
— Ножом, — пожав плечами, сказал я. — Заколол.
Царь покачал из стороны в сторону головой.
— Ох и крутёшенек ты, как я погляжу, — скривил рот в ухмылке царь. Сам-то чего чего хочешь? Не уж то ногайцев побивать?
— Если бы не лезли, так и не били бы! — снова дёрнув плечами, сказал я. — В казаках хочу быть.
— Так и будь, зачем в Москву пришёл?
Я округлил в удивлении глаза.
— Э-э-э… Так, это… Твоей волей государь, в Москву привезли.
— Ха-ха-ха-ха…- рассмеялся Михаил Фёдорович. — То-то, что моей волей. Ты по мой земле ходишь, значит и воля тут моя. Какая-такая «вольная воля»? Дон мой, Волга моя и все земли до Днепра и далее, тоже мои. Вся Литва моя. И везде воля моя. Зришь?
— Э-э-э… Зрю… А нам тогда что делать? — спросил я.
— Кому это «нам»?, — ухмыльнулся царь.
— Донским казакам? Съезжать, что ли?
— Зачем съезжать? Живите, служите, как служите. Но ты-то какой-такой казак? Ты же перс?
— Э-э-э… Я наполовину перс, на половину казак.
— Так не бывает. У тебя где отечество? На Дону? — спросил царь.
— Э-э-э… Уродился там, но и в Персии жил. Там тепло, яблоки…
— Тьфу на тебя с твоими яблоками, — разозлился Михаил Фёдорович. — Бороните вы что?
— Дон.
— Во-о-т, — подняв значительно палец вверх, — произнёс царь. — Вот это и отечество.
— Так ты сказал, твой он, Дон-то, — продолжал «тролить» я царя.
— Так и что? Я властитель всех Русских земель. Живут на них и черемисы, и мордва, и татары… Много кто живёт. Казаков по всем украинам Руси много. По Волге, Дону, Днепру, Яику… Живите, служите под моей рукой, бороните от ворогов, только не озоруйте, да не воруйте. Понял ли?
— Понял, государь.
— Станешь мне служить? — спросил царь
— Стану, государь, — так же серьёзно сказал я.
— Молодец, а!? — спросил Михаил Фёдорович у дьяка.
— Молодец! — кивнув головой, согласился тот.
— А веру сменишь?
— А надо? Тебе и иноверцы служат. К чему веру менять.
— Так ты же князь, по персидскому правилу-то. А князья мне лично служат. Рядом со мной или рядом с моим сыном, те, что новики, вроде тебя. Знаешь, что у меня есть наследник?
— Как не знать, государь всея Руси? Алексеем Михайловичем величают, — сказал я чуть склонив почтительно голову.
— Разумен! — посмотрел на дьяка и покивал головой царь. — Учился чему в гареме-то?
— Учился.
— Каким наукам?
— Разным… Чтению, письму буквиц и счёту цифири, письму красками, астрономии, корабельному строению, учёту казны, языкам: голландскому, английскому, немецкому, военным наукам.
— Много, — недоверчиво покрутил головой царь и посмотрел на дьяка. Тот пожал плечами. — И в чём ты преуспел?
— Э-э-э… В счёте цифири и в корабельном строении, государь, — сказал я, понимая, что во всём преуспеть не возможно, и добавил, потупив взор. — И в письме красками ещё.
— В письме красками? Это, что есть такое? Роспись красками? Чего роспись?
— Перенос окружающего нас вида на лист бумаги с помощью красок.
— Это не про те ли картины ты сказываешь, что по Москве ходить стали? — спросил царь. — Дивные виды реки, и даже парсуны. Твоя работа?
— Моя, государь. Скучно было ожидаючи. Вот и баловался.
— Дорого стоит твоё баловство, усмехнулся царь.
— Себе рисовал, не на продажу. Просили меня, вот я и отдавал за деньги. Не работа это моя, а забава.
— Хороша забава! — покрутил головой царь. — По рублю за картинку. И сколько ты продал картинок?
— Не помню, — сказал я.
— Ах, шельмец! — засмеялся царь. — Ведь, се — промысел. С него мыть надо брать.
— Се не промысел, се дар Божий, — сказал я.
— Может быт и дар Божий, — усмехнулся государь, — но коли ты за него берёшь деньги, это — мыть.
Я пожал плечами.
— Не стану больше писать картины, государь, раз ты не велишь.
— Да, почему, не велю?! Очень даже велю! Только мыть плати.
— Нет, — покрутил я головой. — Не стану Даром Божьим деньгу зарабатывать. Вот, царевичу Алексею Михайловичу, дар принёс картинки реки Волги. Пока плыли сюда рисовал. У меня тут с собой чуть. На струге целый сундук картин. Все веси писал, людей, ногайцев, струги. Покажу?
Я показал на сумку.
— Покажи, — с интересом приподнялся с подушек царь. — Кликните Алёшку-то. Заодно познакомим. Годи, пока. Сейчас царевича кликнут. Ты же ему подарок принёс?