Степкина правда
Шрифт:
Через несколько минут у кладовки собрались ребята и взрослые. Кто-то вспомнил о ветеринаре и побежал за ним в соседний двор, а мы все стояли и не знали, чем помочь нашему косматому другу. Явились посмотреть на умирающего Мишутку и бойскауты: Яшка Стриж, Вовка и Валька. Яшка усмехнулся, шепнул что-то Валентину и увел обоих.
Пришел врач. Он повернул Мишуткину голову, открыл ему пасть, глаза и заявил, что медвежонок чем-то отравлен. Стали гадать, что могло попасть в пищу, но врач сказал, что об этом думать не время, надо скорее дать медвежонку молока. Через несколько минут целая бутылка топленого
— Гляньте, что это? — Саша нашел на полу смятую жеваную бумагу, на которой еще оставались какие-то липкие желтоватые потеки, и показал ее всем.
Вернули врача, он осмотрел бумажку, понюхал ее и пожал плечом.
— Мед? Странно. Это не то.
— Но я не кормил Мишутку медом! — вскричал я. Меня тоже удивило появление здесь этой бумажки, да еще с медом.
— Вот как? — Доктор еще раз осмотрел находку. — Тогда, позвольте, позвольте… тут какие-то крупинки… Стрихнин! Стрихнин с медом!.. Очень странно! Вероятно, кто-то медвежонка отравил… Но я тут ни при чем… Прощайте! — И ветеринар ушел.
Так вот почему оказалась незапертой дверь в кладовку! Мишутку хотели отравить! Но кто посмел это сделать? Кому из ребят могла взбрести в голову такая жестокая шутка — погубить нашего общего любимца? Уж не Валька ли мстил мне за то, что я не продал ему медвежонка? Но ведь он и все бойскауты были вместе со мной в школе… Кто же отравил?
— Стойте, пацаны! Мы найдем преступника по бумаге! — уверенно заявил вдруг Саша. Он взял из моих рук смятый листок и бережно развернул его на коленке.
Я тоже посмотрел на белую плотную бумагу, вымазанную медом, и чуть не вскрикнул: это был один из моих карандашных рисунков!..
— Это мой рисунок! — схватил я порванный мятый лист и снова вгляделся в него.
Ошибки не могло быть: это рисовал я и даже отлично помнил, что рисовал его у Елизара Федоровича, где потом бросил у печки. Так, значит, Елизар Федорович?.. Голова моя пошла кругом. Это, видно, понял и Саша. Он выпроводил всех ребят из кладовки и, оставшись со мной наедине, попросил хорошенько припомнить, где и когда я мог оставить этот рисунок. Я рассказал, что помнил.
— Чепуха! Это Валька Панкович или Стриж. Только они не сами, а послали… Ну, паразиты, мы им покажем! Надо рассказать Степке…
А к ночи Мишутка умер, и Юра один отнес его куда-то на свалку. Я плакал, как маленький, и все требовал от мамы, чтобы она заявила в милицию и там помогли нам узнать, кто преступник.
На другой день мы рассказали о случившемся Степке. Не сомневаясь, что это сделали бойскауты, Степка сказал:
— Враги человечества они, вот кто!
Несколько раз я и Стриж пробовали заговорить с Воликом, но мне он отвечал только «да» и «нет», а Яшке не отвечал вовсе. А тот показывал ему язык и на переменах о чем-то таинственно шептался с бойскаутами. Уж не хотят ли они опять побить Волика?
Об этом я сообщил Степке, но тот ничего не мог ответить и только сказал:
— Пускай шепчутся, гады.
На уроке рисования учитель приказал выложить на парты и раскрыть альбомы с рисунками, которые мы должны были нарисовать у себя дома. Волик достал из сумки самодельный альбом, быстро раскрыл его и уронил один лист прямо под ноги педагогу. И не успел Волик нагнуться и поднять лист, как учитель опередил его, посмотрел и удивленно воскликнул:
— Прекрасная акварель!
Весь класс так и замер. Учитель по рисованию еще никого не хвалил за рисунки, а тут…
— Послушай… э-э… Рудых, кажется? Вот уж не думал я, что у тебя такие способности…
— Это не я рисовал, — встал, опустив голову, Волик.
Учитель снова удивился:
— В таком случае, зачем ты носишь в своем альбоме чужие вещи? Да ты понимаешь, что это просто… просто нечистоплотность! Выдавать чужое за свое — это плагиат! Это черт знает что такое!..
— Я не выдавал, — сказал Волик.
— Молчать! Вон из класса!.. Виноват… — вдруг спохватился учитель и деланно вежливо повторил: — Прошу вас выйти вон!
Совсем, как моя мама.
В классе захихикали, а сидевший позади меня пацан прошептал мне:
— Вот, контра, ругается! Он в буржуйской газете художником работал, а в нашей не захотел. Папка рассказывал…
— Не понимаю, для чего носить в учебной сумке посторонние предметы? — все еще возмущался учитель, когда Волик оставил класс. — Они мешают, они отвлекают ваше внимание… А акварель действительно хороша, — неожиданно вернулся он к злополучному рисунку. — Посмотрите, что можно сделать самыми дешевыми акварельными красками!
И рисунок пошел по рукам. Я тоже посмотрел его. И вдруг понял: Волик мог найти его у крыльца Елизара Федоровича! Художник часто бросал свои акварели в ведро и выносил их вместе с мусором…
— Я знаю, чей это рисунок! — вскочил я.
— Чей же?
— Елизара Федоровича Коленова! Он живет в нашем доме… А Волик, наверное, нашел…
— Вот как? В таком случае, возьми и верни акварель ее владельцу, — уже мягче сказал учитель и отдал мне лист. А я немедленно спрятал его в свой ранец.
Урок по рисованию был последним, и я сразу же после звонка помчался домой. Во-первых, у меня теперь есть право снова пойти рисовать к Елизару Федоровичу (я у него не был целых две недели), а во-вторых, обрадую его своей находкой. Ведь рисунок не смят, значит не просто выброшен, а потерян.
Но Елизар Федорович, приняв от меня акварель, долго разглядывал ее, то удаляя от себя, то приближая, и вдруг подбежал ко мне и воскликнул:
— Кто это дарование?!
Я рассказал ему все. Узнав, что Волик живет в нашем дворе, Елизар Федорович едва не вытолкал меня в сени, требуя немедленно привести его сюда, уверяя, что это удивительная находка, редкий дар и что-то еще в этом роде.