Степкина правда
Шрифт:
— А мясо-то скотское али козье?
— Когда откроете?..
Степка дернул меня за рукав: пошли!
Мы выбрались из толпы и кинулись догонять «обозников», которые уже повернули за угол, в сторону городской церкви, за которой когда-то жил доктор.
Веселый перезвон колоколов возвещал об окончании церковной службы, и с горы посыпали богомольцы. Трое парней в рубахах с кушаками горланили под гармонь вдогонку старухам:
Не ходи, бабаня, в церковь,
Не ходи,
Лучше я тебя, бабаня,
В комсомолки пропишу…
Старухи плевались, отмахивались от парней руками, а девчата прыскали в платки и разбегались. Мы обогнули церковную ограду и, посоветовавшись, разделились на две группы. Мы с Сашей и Степкой направились к бывшему докторскому дому, а «обозники» и Синица остались ждать у ограды.
На высоком, покосившемся от времени крыльце Степка предупредил меня:
— Ты первый пойдешь. У тебя одежка хорошая.
— А спрашивать кто будет?
— Ты. А скажут зачем, говори: для истории надо. Школьники мы, говори, история сына Черной Бороды нас интересует. Понятно? Стучи!
Я постучал кулаком в дверь. Никто не выходил. Постучались вместе. Тоже тишина.
— Никого, — сказал я.
— Есть кто-то, — возразил Саша.
— А ты почем знаешь?
— А дым из трубы видел? Давай еще поколотим.
И все трое, как по команде, повернулись спиной к двери, забарабанили каблуками. Где-то внутри скрипнула дверь, кто-то прошлепал по сеням.
— Кто там? — раздался за дверью старушечий голос.
— Откройте, пожалуйста! Нам спросить надо! — сказал я.
— Ась?
— Нам спросить надо, бабушка!
— Чего?
Я посмотрел на Степку.
— Ори еще, может, откроет.
Я закричал во весь голос:
— Откроите, пожалуйста!!
Запор щелкнул, и в двери показалась седая, как лунь, голова хозяйки.
— Чего надоть?
— Здравствуйте, бабушка. Нам спросить надо. Про сына Черной Бороды…
Старушонка подслеповато, но внимательно оглядела нас и повернулась ко мне:
— Не пойму я, мил человек, о какой бороде ты толкуешь?
— О Черной, бабушка. Это партизан такой был…
— Чего?
— Партизан, говорю: Черная Борода!
— Чего нету, миленький, того нету. Ни партизанов у нас, ни бороды вашей…
— Так нам сына его надо, бабушка!
— И сына нету, милок. Десятый годок пошел, как последний сынок богу душу отдал, царство ему небесное. Один внучек остался… Да правнучков двое, с имя и живу…
— А они дома? — вмешался в разговор Степка.
— Кто?
— Да они ж, правнуки ваши?
— Кто ж, милок, ноне дома сидит? Работают. Одни детишки малые дома… Да уж заходите, что ли, чего этак стоять, — предложила вдруг старушонка и сама
Мы прошли за ней в дом. В кухне на некрашеном полу сидел в одной рубашонке кудрявый карапуз. Второй мальчуган, лет пяти, стоял у двери в комнату и сосал палец. Старушонка подбросила в печь, смахнула подолом со скамьи и предложила садиться. Я уже понял, что от нее, как и от этих малышей, нам ничего не добиться, и предложил продолжать разговор Степке. Но и тот тяжело вздохнул, выждал, пока старушка снимала с плиты чугунок, и безнадежно спросил:
— А давно вы тут живете, бабаня?
— Ась? Живу-то? Давно, миленький. До ста еще счет вела, а опосля бросила…
— А в доме этом давно?
— В доме-то? Тоже давно, милок: года два, а то и поболе. Тут, сказывают, дохтур проживал, опосля его Гладких жили, ноне насупротив нас живут, а теперь мы…
— А где они живут, бабаня? — оживился Степка.
— Гладких-то? Да вот же где… Погодите… в поясницу чегой-то ударило…. — схватилась она рукой за спину. — А ну, Васятка, ты… проводи-ка, милок, товарищей, — обратилась старушка к мальчику, сосавшему палец.
У Гладких нас приняли куда строже. Но, узнав, что мы школьники и разыскиваем потерявшегося сына Черной Бороды, или Ветрова, направили к небольшой избенке, через два дома от докторского. Видимо, Гладких опрашивали уже не впервые. В избенке, на которую показали Гладких, действительно помнили о таком мальчике, но люди, жившие до них в этом доме, уехали в какое-то село, а мальчика передали кому-то еще, а кому — неизвестно. Посоветовали нам обратиться еще по одному адресу, где, может быть, о нем что-нибудь знают.
Мы вернулись к церковной ограде и оттуда отправились искать новый адрес.
На этот раз нам открыл дверь могучего роста и сложения пожилой мужчина с красным мясистым носом и одним ухом. От второго уха у него осталась всего-навсего одна мочка. На коротко стриженной голове забавно торчала шлычка[27]. Встретил он нас широко раскинутыми ручищами и громовым басом:
— А-а, поклонники Медного Крудо! Увы, нет больше Медного Крудо! Крудо вышвырнули с ковра, как старую падаль… Прошу! — И великан распахнул перед нами дверь.
Мы все переглянулись.
— Прошу же! Я люблю гостей скромных, но в меру. Ко мне или от меня?
Мы выбрали первое. Великан провел нас полутемными сенями, заваленными дровами, ломаными ящиками и досками, столь же гостеприимно распахнул еще одну дверь, и мы очутились в небольшой комнате-кухне. На столе стоял пустой штоф, валялись рыбьи хребты и несколько печеных картошек. На железную койку поверх подушки наброшено старое одеяло. Табурет. И вся обстановка. Зато стена над койкой сплошь увешана фотографиями полуголых богатырей, портретами, голубыми и алыми лентами и значками.