Время отметить, как много решает шпага,время фанфар и парадов, время тиранув город въезжать на коне, молча кутая плечив плащ под опавшими стягами,длинным штандартом.Время сердечную смуту пропеть, того ли,кто, покидая казармы, тем самим рубитгордиев узел порочных привычек, связей;время быть первым из тех, кто умеет видетьв каждом бездомном бродяге родную душу.Время пропеть славословие вешним водам,равно для нас дорогим, несмотря на то, чтостоим в конечном итоге мы в ценах жизни.Каждому дорого место, где он родился:скажем, аллея в парке, холмы, утесы,отблески света на серебристых ивах,что повторяют рисунок речного тока.Ныне, однако, я славлю другое место:вымокший в солнце зародыш, птенец, тебя яславлю, Иския, тебя — где попутный ветер счастье приносит. И здесь я с друзьями счастлив.За горизонтом остались столицы. Ты жеславно умеешь зрачок навести на резкость,располагая людей в
перспективе, вещи;тех и других одевая в шинели света.Видишь, на пляже турист — его мысли беспечны,но без удачи, твердишь ты, не будет счастья.Чья это кисть положила прозрачный желтый,яркий зеленый и синий на эти волны?Здесь рассекает обширные спелые водымол, задирая скалистые складки лагуны, —видишь, ее вожделение пеной прибояэто гранитное лоно смягчает? Вечнодлится соитие… Вечен покой, Иския,этих пейзажей, которые нас научатгоре забыть и покажут, как ставить ногув этих извилистых тропах. Научат видетьв слишком открытом пространствемодальность целинашего взгляда. Допустим, восток — ты видишь,как неизбежно встает над сверкающим моремсквозь горизонт, словно пудингдомашний, Везувий?Если посмотрим правее, на юг, увидимКапри — мягкие склоны, откосы, горы;там, за холмами, должно быть, как прежде,славенБог Наслаждений — завистливый бог,жестокий.Тень ли, прохладное место, красоты вида —это лишь повод для нашего отдыха. Пчелам —повод кружить над цветущим каштаном.Людям —короткостриженым, черноволосым — поводиз арагонских сортов винограда янтарныйделать напиток… И вина, и цвет медовый —темный, кофейный — нас вновьвозвращает к верев самих себя. И мы верим — как ты, Иския,веришь молитвам твоих алтарей. Не то, чтоты заставляешь забыть о невзгодах мира:глядя на эти заливы и бухты, странник,мимо идущий, и тот понимает — в миренет совершенства. Видать, все о том женочьюв стойле скотина мычит и грустит хозяин,молча вздыхая о свежей крахмальной пареновых сорочек из Бруклина. И панталонах.Скрывшись в пространстве от слишкомприцельных взглядовтех, чей кредит, говорят,как всегда, оплачен кровью,я все же, моя Реститута, будудумать, что это неполная правда. Еслинет ничего, что свободно на свете, и кровьюплатит любой, мне останешься ты, Иския,эти блаженные дни, что стоят как верстыв жизни моей. Словно мраморна склонах гальки.
В произнесенной фразе мир явленийТак выглядит, как сказано о нём.Не речь, оратор — вот предмет сомнений:Слов лживых в словаре мы не найдём.И синтаксис не терпит искажений:Чтим строй, что нам предписан языком;Слух усладить — не путаем склонений;Рассказ аркадский тоже нам знаком.Но кто бы предавался пересудам,Когда б ступила явь на наш порог?Кто б слух склонял к рифмованным причудам,Не представай судьба в мельканье строк —Как в пантомиме перед сельским людомНа перепутье Рыцарь, одинок?
В произнесённой фразе мир явленийТак выглядит, как сказано о нём.Оратор лжив, язык же — вне сомнений:Слов лгущих в словаре мы не найдём.И синтаксис не терпит искажений:Начни одно — не скажешь о другом;Не спутать время, не забыть спряжений;В рассказ аркадский верится с трудом.Но было б разве пустословье в моде,Будь явь отрадней вымысла для нас?Кто б стал рабом рифмованных мелодий,Не выражай слова судьбу подчас —Как Рыцаря, кривляясь в хороводе,Изобразят крестьяне напоказ?
115
Новая редакция (24 января 2008): Перевод Сергея Сухарева
В произнесённой фразе мир явленийТак выглядит, как сказано о нём.Не речь, оратор — вот предмет сомнений:Слов лживых в словаре мы не найдём.И синтаксис не терпит искажений:Одно сначала, дальше — о другом;Времён порядок строг — и строй спряжений:Вот и аркадский миф порос быльём.Но кто бы предавался пересудам,Будь явь отрадней вымысла для нас?Кто б слух склонял к рифмованным причудам,Не выражай слова судьбу подчас,Как в пантомиме перед сельским людомО перепутьях Рыцаря рассказ?
Как пгидет сезон [118]для охоты — двину к югуя с отгыжкою от кофеледи Старки.Погазвлечься чтоб,то в Дамаске, то в Магоккокаждый год ищу я свежень —кие лица.Там найду дгужка,он такая обаяшка,сложен, словно юный
бог:как пгелестно!Пью за ваших мам,Абдул, Нино, Манфгед, Коста,что пгиносят нам такихславных деток!
117
перевод Юрий Лукач
118
Flyin’ Scot = Flying Scotchman = "Летучий шотландец" (экспресс Лондон — Эдинбург). Сезон охоты на дичь в Англии и Шотландии длится с сентября по январь. Так что в первых строках дядюшка говорит о наступлении осени
Хорошо знакомый пейзаж, который сегодняМатеринский облик внезапно ему напомнит,Где вершины гор все выше растут и выше,Именами близких он так любовно испишет.Мимо тихих вод через пажить пройдет неспешно,Он для глупых дев прекрасный лебедь, конечно,Наклоняет голову к той, что его пленила,С криком милого клюва в милое ухо: "Милая!".Здесь играет летний оркестр под сенью древесной,"Будь отважен, как эти корни", — несется песня.Он хорошие вести миру несет, смеется,что всерьез поспорить готов с любым незнакомцем.А потом пророк, сделав все, что ему по силам,Получает посланье тех, кого так хранил он:"Трус", — ревет ему вслед оркестр, прославлявший раньше,Где-то рядом "Обманщик" выкрикнет великанша.
О, что там за звук, наши уши терзая,Гудит из долины набатом, набатом?Там в красных мундирах, моя дорогая,Шагают солдаты.О, что там за свет, как пожар, полыхаетИ издали виден так ясно, так ясно?Там солнечный луч на штыках, дорогая,Играет, не гаснет.О, что им здесь нужно, я не понимаю,И чье выполняют веленье, веленье?Да это маневры, моя дорогая,А, может, ученья.О, что же дорогу они покидаютИ к нам повернули так дружно, так дружно?У них изменился приказ, дорогая,Бояться не нужно.О, к доктору даже стучаться не сталиИ дом миновали сурово, сурово?Но раненых нет среди них, дорогая,Все войско здорово.О, может, священника грива седаяСюда привела их сегодня, сегодня?Но мимо проходят они, дорогая,И дома Господня.О, фермер-пройдоха им нужен, я знаю,И я ошибаюсь едва ли, едва ли?И ферма уже позади, дорогая,Они побежали.О, стойте! Куда вы! Я вас умоляю!Я верила в клятвы пустые, пустые?Нет, я обещал вас любить, дорогая,Но должен уйти я.И вот солдатня на пороге толпится,И выбиты двери прикладом, прикладом,И топот сапог по сухим половицам,И злобные вгляды.
Он искал совершенство особенного закала,И поэзию создал, которую каждый понял;Он людские слабости видел, как на ладони,И всегда радел о военно-морском бюджете;Когда он смеялся, все правительство хохотало,Когда плакал, на улицах умирали дети.
Итак, окончен век. Несчастным умер тот,Кто тщетно был его последнею опорой,И безопасен луг, отныне на которыйТень страшного тельца уже не упадет.Спокойно люди спят, ничто не гложет их:Дракон бесплоден был и околел в трясине,Теперь его следа не сыщешь на равнине,И кобольда в горах зловещий стук затих.Коснулась грусть одних поэтов и певцов,Да, поворчав, ушла прочь свита чародея.Возможность веселит поверженных бойцовНевидимыми быть и, вольно в мире рея,Заблудших сыновей губить, не сожалея,Бесчестить дочерей, сводить с ума отцов.
Кто может быть самим собой без своего ландшафта,Без деревенской улочки и дома среди деревьев,Что рядом с церковью, или без городского строения,Несущего угрюмо коринфские колонны, илиБез крошечной квартирки мастерового? При любом раскладеДом — это центр, где происходят те три-четыре вещи,Которые случаются с людьми. И кто из насНе сможет начертить прошедшей жизни карту, тот полустанокСумрачный, где он встречался и ежеминутноПрощался со своими любовями, и точку там пометить,В которой ему впервые открылось средоточье счастья?Богач? Или бродяга безымянный? Всегда загадкаПрисутствует с каким-то тайным прошлым, но когда наружуВыходит истина о нашем счастье, то скольким же оноОбязано изменам и вымогательству.Все прочее традиционно и идет по плану:Конфликт меж здравым смыслом местныхИ этой интуицией, несносной и блистательной,Которая всегда случайно окажется на местеПроисшествия; и все идет по плану, и лживость, и признанье,Вплоть до погони, что щекочет нервы, и убийства.Но на последней из страниц сомненье:А был ли справедливым приговор? Судьи нервозность,И та улика, и тот протест у виселицы, иУлыбка наша… пожалуй, да…Но каждый раз убито время. Обязан кто-тоОплачивать утрату нами счастья, и счастие само.