Стихи

Самойлов Давид

ДРУГУ-СТИХОТВОРЦУ

Ю. Л.

Все, братец, мельтешим, все ищем в "Литгазете" Не то чтоб похвалы, а все ж и похвалы! Но исподволь уже отцами стали дети, И юный внук стихи строчит из-под полы. Их надобно признать. И надо потесниться. Пора умерить пыл и прикусить язык. Пускай лукавый лавр примерит ученица И, дурней веселя, гарцует ученик. Забудь, что знаешь все! Иному поколенью Дано себя познать и тратить свой запал. А мы уже прошли сквозь белое каленье, Теперь пора остыть и обрести закал. Довольно нам ходить отсюда и досюда! А сбиться! А прервать на полуслове речь! Лениться. Но зато пусть хватит нам досуга, Чтоб сильных пожалеть, а слабых уберечь. Теперь пора узнать о тучах и озерах,

О рощах, где полно тяжеловесных крон, А также о душе, что чует вещий шорох, И ветер для нее — дыхание времен. Теперь пора узнать про облака и тучи, Про их могучий лет неведомо куда, Знать, что не спит душа, ночного зверя чутче, В заботах своего бессонного труда. А что есть труд души, мой милый стихотворец? Не легковесный пар и не бесплотный дым. Я бы сравнил его с работою затворниц, Которым суждено не покидать твердынь. Зато, когда в садах слетает лист кленовый, Чей светлый силуэт похож; на древний храм, В тумане различим волненье жизни новой, Движенье кораблей, перемещенье хмар. И ночью, обратись лицом к звездам вселенной, Без страха пустоту увидим над собой, Где, заполняя слух бессонницы блаженной, Шумит, шумит, шумит, шумит морской прибой.

СТАНСЫ

Начнем с подражанья. И это Неплохо, когда образец — Судьба коренного поэта, Приявшего славный венец. Терновый, а может, лавровый — Не в этом, пожалуй что, суть. Пойдем за старухой суровой, Открывшей торжественный путь. И, сами почти уже старцы, За нею на путь становясь, Напишем суровые стансы Совсем безо всяких прикрас. В тех стансах, где каждое слово Для нас замесила она, Не надо хорошего слога И рифма пусть будет бедна. Зато не с налету, не сдуру, Не с маху и не на фу-фу, А трижды сквозь душу и шкуру Протаскивать будем строфу. Великая дань подражанью! Нужна путеводная нить! Но можно ли горла дрожанье И силу ума сочинить? И как по чужому каркасу Свое устроенье обжать? И можно ли смертному часу И вечной любви подражать? Начнем с подражанья. Ведь позже Придется узнать все равно, На что мы похожи и гожи И что нам от бога дано.

" В этот час гений садится писать стихи. "

В этот час гений садится писать стихи. В этот час сто талантов садятся писать стихи. В этот час тыща профессионалов садятся писать стихи. В этот час сто тыщ графоманов садятся писать стихи. В этот час миллион одиноких девиц садятся писать стихи. В этот час десять миллионов влюбленных юнцов садятся писать стихи. В результате этого грандиозного мероприятия Рождается одно стихотворение. Или гений, зачеркнув написанное, Отправляется в гости.

" Не исповедь, не проповедь, "

Не исповедь, не проповедь, Не музыка успеха — Желание попробовать, Как отвечает эхо. Как наше настоящее Поет морозной ранью И как звучит стоящее За вековою гранью.

Возвращусь, возвращусь…

Возвращусь, возвращусь из разлуки — Жадным жестом прижму твои руки! Все здесь давнее — кажется ново — Отдых — то же знакомое слово… Вновь проводишь меня сквозь покои — Все мы движемся, движемся двое… Платья нового я не заметил — Стал рассеян — смеешься над этим. Ты мне кажешь рукою небрежной На обои расцветки непрежней, И письма небольшого начало — “Грусть такая… Не надо… Скучала…” И окно отворяешь в глубь сада, Так не надо, а может быть, надо. И ладонь мою — к сердцу, и слышу, Как стучит — И в той тиши, в том страшном молчанье Ты к плечу припадаешь в рыданье.

" Как этот день в меня пророс "

Как этот день в меня пророс Кудрявым счастьем вдохновенья! Он невозможен без берез, Без мартовского дуновенья. Он невозможен без тоски, И, может, в том его призванье, Что

встало счастью вопреки Преодоленное страданье.

1968

Холод

Этот холод — до чего приятен Шапкам, рукавицам, рукавам. Он сосульки к желобам приладил, К берегам потоки приковал. Длинный дым над трубами недвижен, Голубые липы не звенят. И предельно горизонт приближен И провис как ледяной канат. И столбы высоковольтных линий Как канатоходцы, на весу В высоте несут тяжелый иней По прямому просеку в лесу.

1962

" Люблю, когда в соседях "

Люблю, когда в соседях Веселый тарарам. Начало дней весенних И вынос зимних рам. И трут стекло по кругу, На цыпочки привстав. И льется сквозь фрамугу Небесно-синий сплав. И тут же вьется ветка, Листочком обслюня. Прекрасная соседка, Не замечай меня!

1969

" Лицо подушки смятой "

Лицо подушки смятой Трагично, потому Что ей мои виденья Весь день, наверно, снятся. А я проснусь, умоюсь, Забуду, потону В заботах и о том Не стану изъясняться. Ах, смятая постель, Где я запечатлен, Как тело в глубине Пустой помпейской лавы! Гипс белой простыни, Окаменевший лен! Как в нем черты мои Изменчивы и слабы. Вот так мы оставляем На всем свой беглый след: В деревьях, в зеркалах, В изложницах Помпеи, В ручьях, в колоколах, На грубом камне лет, На мягкой пыли книг В глубинах эпопеи. Не надо сожалеть, Что камень слишком груб, Что глина заплывет И распрямятся травы, Что неприметен след, Как дуновенье губ. Что слава — пустота Внутри помпейской лавы.

17.06.1963

" Соловьи не прельщают мотивом, "

Соловьи не прельщают мотивом, Но уж свищут — так вволю и всласть. Потому в этом свисте ретивом Людям чудится высшая страсть. Как вмещается в маленьком горле Это бульканье, щелканье, свист? Видно, малое сердце расперли Сотни самозабвенных обид. Хорошо, что в порыве, повторе Только страсть — не чужая, своя, Что не требует аудиторий Исступленная страсть соловья. Тот запрятанный в пух темперамент Словно ствол округлившимся ртом Как звенящая пуля дырявит В небо вклеенный лучший патрон. Пулю в пулю сажает в десятку Расшалившееся существо. И трепещет победно и сладко Крови капелька — сердце его.

5.04.1962

" Не люби меня, не люби, "

Не люби меня, не люби, Я не стою того, не стою. Гнуло, гнуло меня в две дуги, Обдирало кору с листвою. Без листвы стою, без коры, Желтый, желтый от сукровицы. Не кори меня, не кори. Чудо, чудо не сотворится.

1964

" Ах ты, маленькая слава! "

Ах ты, маленькая слава! Как удобно мне с тобой. Славный город Братислава Был дарован мне судьбой. В Братиславе нету брата, Нет его на всей земле. Переводчица Беата Да бутылка “Божоле”. Я свободен и безделен, Но уже мне все равно. Хорошо в отеле “Девно” Пить словацкое вино.

1966

" Ты в стихе, как на духу, "

Н. Старшинову

Ты в стихе, как на духу, Ты открыт, как на юру, Ты доверился стиху — Исповеди на миру. Так задуман дивный труд Ради вразумленья чад. Что, наверное, поймут. И, наверное, простят.

1981