Стихи

Самойлов Давид

середина 50-х

" Я верю в мужество и нежность "

Я верю в мужество и нежность Во времена смещенья вех, Когда обманчивая внешность Разочаровывает всех; Когда ломают все устои, Как разрушают купола, И кажется, что всё пустое — Слова, и цели, и дела. Но в испытании на прочность, И в неприятии кнута Нужны особенная точность, И мужество, и доброта. В те дни, когда, ища причалы, Нетрудно налететь на мель, Расплывчатые идеалы Опасней пули, бьющей в цель. Расплывчатость или небрежность Губительны на этот раз. И

только мужество и нежность От пустоты спасают нас.

1956

Романс

“Прости — прощай”! — мелодию такую Я где-то слышал мельком, невзначай. И с той поры, как только затоскую, Мне слышится везде: “Прости — прощай”! И ветровым своим многоголосьем, Терзая душу и сводя с ума, “Прости — прощай”, — мне напевает осень, “Прости — прощай”, — напутствует зима. И я твержу до умопомраченья, Бредя один по комнате пустой, Ту песню о прощанье и прощенье — Её мотив и жгучий и простой.

около 1957

" Пусть недостаток и убыток, "

Пусть недостаток и убыток, Пусть голодуха и война — На это нам не будет скидок, За всё с нас спросится сполна. Гляди, чтоб мысли не мельчали, Чтобы не быть в ответе нам За то, что многое прощали Себе, соратникам, врагам.

1 февраля 1957

" Какой нам странный март подарен! "

Какой нам странный март подарен! Он был и нежен, и суров, И простодушен, и коварен — И полон снега и ветров. Был март несбывшихся желаний, Ненужных, застарелых пут, И затянувшихся прощаний, Которым срока — пять минут. Морозный март в снегу по пояс, Он жил беспечно как дитя, О будущем не беспокоясь И о прошедшем не грустя.

март 1957

" Проводила в путь последний. "

Проводила в путь последний. Дверь захлопнула в передней. Он идёт по переулку С папироской на губе. Первый дождь полощет гулко Горло в цинковой трубе, Он шагает, он вдыхает Тополиную пыльцу. Слёзы быстро высыхают — Дождь струится по лицу. И навстречу новым бредням Он шагает сам не свой. Дверь захлопнулась в передней, Вроде крышки гробовой.

1957 или 1958

" Запахло весной невесомой "

Запахло весной невесомой На улицах, на площадях, И город стоит полусонный И страсти меня не щадят. И, словно с крутого разбега, Стучать начинают сердца, Пьянея от талого снега, Как юный солдат от сырца.

конец 1950-х или начало 1960-х

" Я сегодня в запой тоскую, "

Я сегодня в запой тоскую, И оплакиваю, и виню, И с ушедшими я толкую, И оставшихся хороню. Не осколочками металла И не капельками свинца Раскидало нас, разметало, Разлучило наши сердца. Разлучили нас только робость, Только робость и суета, Разъедавшие сердца область, Полость горла, как кислота. Только пьётся, но не поётся, Сердце бьётся, но не гремит. Всё ушедшее остаётся, Всё оставшееся томит.

конец 1950-х или начало 1960-х

Мой стих

Мне друзья преподносят упрёки, Что пишу я редко и мало. Да, я знаю об этом пороке. Что ж мой стих безо времени смяло? Я бы мог привести им резоны — Дескать, то, да другое, да третье. Что повсюду стояли препоны, Что не я виноват, а столетье. Нет!

Я сам изломать его тщился! Сам добром называл беззаконье, Белым голубем — племя воронье. Он учился и не научился. Я гонял его за подаяньем, Попрекал его коркою чёрной. Всё равно он стремился к деяньям, Он был лучше меня и упорней. Мне друзья подносили упрёки. Мне враги наносили обиды. И кишели вокруг лжепророки И стихи их жирели, как гниды. Думал: дурь из него я повыбью, Доведу я его до приличья, Чтобы стал карасём на безрыбье, Чтоб вороною стал на бесптичье. Но, как узник в тюремном халате, Прикрывающем узкие плечи, Он молчал, как молчат в каземате, Сохраняя достоинство речи. Только сделался резче и гуще, Недоступней обидам, досадам. Он был сослан, а позже отпущен, Амнистирован, но не оправдан. И опять он стучит в мои двери, Еретик, изрыгающий пламя, Чтобы с паперти крикнуть о вере Фарисеям, торгующим в храме.

конец 1950-х или начало 1960-х

Прощание с Грузией

Рассвет едва-едва сквозил Сквозь дождевые капли. Я был счастли’в, я увозил С собой улыбку Картли… Ещё не спал вчерашний хмель, Я озирал природу. Какой-то город, как в купель, Глядел в речную воду. Темнели горы вдалеке, И крепость над долиной Была, как сокол на руке В охоте соколиной. Потом рассвет отполыхал Лиловым, сизым, алым, И я увидел перевал, И был над перевалом. И я последний бросил взгляд Туда, где возле Млета Каких-то два часа назад Со мной простилось лето. Прощай, прекрасная страна! Привет тебе с порога! Немало попил я вина Из крученного рога. Какие ночи за столом Прошли в хмельном угаре, И как шумела за окном Взволнованная Мтквари!.. Бывает в чувствах острота, В уме такая ясность, Что важным смыслом налита Для нас любая частность — Суровый облик старика И голые побеги, И женщина у родника С кувшинами в Казбеги, И медно-бурая скала, И коз мохнатых кучка, И седловина, где спала Растрёпанная тучка… Я всё увидел в этот миг И с чувством сладкой боли Произносил прощальный стих Почти помимо воли.

около 1961

Железная мазурка

Мы в дом постучались ночью, Нам сразу дверь отворили. Тогда я увидел очи, Очи панны Марыли. Зрачки её были бездонны От ужаса и от боли. В них руки ломали мадонны В огненном ореоле. Над городом порохом пахло, И жжёным железом, и толом. Кудлатое пламя, как пакля, Металось над старым костёлом. Всё прядало и мельтешило, И тени качались в проулке. И сразу метель закружила Под звуки железной мазурки. О, старая польская лира! О, музыка, слава и нега! О, бледная панна Марыля В мазурке света и снега! Я дверь прикрыл за собою, Шагнул я грубо и смело. И окон стекло голубое Плясало, дрожало и пело. Окно озарялось ракетой И сразу ночь выцветала. Над женщиной полураздетой Три зеркала хохотало. А может, сама Марыля Смеялася? Не сама ли? В зрачках её, спутав крылья, Три ангела руки ломали. Снег вспыхивал за занавеской, И ды’мы метались, как бурки, Плясал городок мазовецкий Под звуки железной мазурки.