Стихи

Самойлов Давид

" Не загородить тебя, не спасти, "

Не загородить тебя, не спасти, Все сама на себе испытаешь, И потом уже, испитая, Еще больше сможешь нести. Не загородить тебя, не сберечь, Как страшна мне жестокость святая. Всем испытанная, испитая, Станешь твердой, как слово и меч, Как железные корни сосны, Как стеклянные хвойные иглы… Ты-то думала — это все игры, Игры, радости, лепеты, сны. Нет, не сны, а бессонницы. Не пути, а распутицы; Если это начнется, разгонится, Разбежится, завьется, закружится. Не загородить тебя, не отдать Крови собственной бедным донором. Пусть хоть с гордостью, пусть хоть с гонором, Все сама должна испытать. Не заслонить тебя, не загородить И самой не загородиться… Лучше было другой родиться И другой огород городить. Так невесту выводит отец На позорище под фатою… Не испытанной, не испитою Дай обнять тебя под конец… Перед

тем, как ты вступишь в тень, Перед тем, как шагнешь в тень, Дай тебя придержать перед тем, Как на первую ступишь ступень.

1962

" Скучно жить, питаясь славой, "

Скучно жить, питаясь славой, Славой — гидрой многолавой. Поздно жить грядущим днем, Страшно жить святым огнем. Лучше жить огнем камина, Утешаясь беспричинно И заботясь лишь о нем.

1981

Времена года

Весна

Пришла весна, ее встречают птицы Веселым пеньем в гуще вешних крон. Ручей кипит, спеша с рекою слиться, Его дыханьем ветер освежен. Порою туч угрюмых вереницы На воздух надевают капюшон. Не исчезают беглые зарницы. И снова слышен птичий перезвон. В зеленых рощах на заре весенней Под милый шелест листьев и растений Спят пастухи и псы хранят стада. А к ночи на туманные низинки Воздушных нимф плясать зовут волынки. И с неба светит вольная звезда.

Лето

Под небом вызревает полдень душный. Сосна томится, изнывает вол. Ведет кукушка счет свой благодушный, Лопочет горлица, поет щегол. Купается зефир в струе воздушной, Но от морей борей грядет, тяжел. И пастушок глядит на небо, скучный, В предчувствии ближайших бурь и зол. Ах, человеку каждому знакома Боязнь небесных молнии и грома, Когда над головой ревет судьба. Нам страшно от ее разноголосья. На тучных нивах буря рвет колосья И на колени падают хлеба.

Осень

В честь урожая с музыкой и пеньем В селе веселье ходит ходуном; И, свален с ног напитком Вакха пенным, Крестьянин засыпает сладким сном. Сама природа дышит утомленьем И, догорая медленным огнем, Она стоит над праздничным селеньем И всех к покою призывает в нем. Под звуки рога, на заре нескорой, С заряженными ружьями и сворой Охотники устраивают гон. И бедный зверь сквозь лес бежит в смятенье, И в страхе слышит гончих приближенье, И упадает, выстрелом сражен.

Зима

Закоченев над свежими снегами, Под резким ветром, дующим в дуду, Бежать, притопывая сапогами, И ежась, и дрожа на холоду. И все ж найти спасительное пламя И, обогревшись, позабыть беду. И вновь спешить неверными шагами, Скользить, пока не упадешь на льду. Барахтаться, вставать и падать снова На плоскости покрова ледяного, И все стремиться к очагу, домой. И слышать там, в уюте душу грея, Как из железных врат летят бореи… Бывает все же радость и зимой! [1]

1

В 1985 году Владимир Спиваков обратился к Д.Самойлову с просьбой перевести на русский язык для цикла “Времена года” Антонио Вивальди стихи (в форме сонета), предпосланные каждому из четырех концертов под названием “Весна”, “Лето”, “Осень”, “Зима”. Имя автора в итальянских изданиях “Времен года” не значится. Есть предположение, что сонеты написал сам композитор.

Переведенные Д.Самойловым тексты прилагались к филармонической программе, в рамках которой оркестр, руководимый В.Спиваковым, исполнял “Времена года”, но никогда не печатались отдельно.

Галина МЕДВЕДЕВА

Первая повесть

Поэма начинается раздумьем, Где мирятся рассудок и чутьё. Три макбетовских ведьмы, три колдуньи Злословят при рождении её. Поэма начинается Москвою В свету шарообразных фонарей, И дружбой невнимательной, мужскою, И спорами в студенческой дыре… Но мимо! мимо! Нам бока измучил Рассудка несгибаемый каркас. От нами созданных чудес и чучел Железный век оттаскивает нас. Он требует не жизни на коленях, А сердца — безраздельно и сполна. Так постигают люди поколенья, Что началась Троянская война. 1 Был ранний час. Умытые дождями Сокольники дышали новизной. Цветные капли на кустах дрожали, Берёзы удивляли белизной. Неясный улыбающийся лучик Блуждал в траве, счастливый от любви. И бегали средь кочек и колючек Похожие на буквы муравьи. Так шел Серёжа к райвоенкомату, Печаль мешая с этой теплотой И чувствуя — обрубленные даты Живут уже, как травы под водой. Уже почти не тяготят разлуки (Где мать, сквозь слёзы, с поцелуем в лоб. И торопливо переданный в руки С домашним скарбом пёстрый узелок). Какое-то бессмысленное счастье, Подобное начавшемуся дню. — А с Верой даже и не попрощался! Пожалуй, я оттуда позвоню… Наверное, той самой беспричинной Беспечностью отмечены вокруг Все странствия из мальчиков в мужчины И постиженье подлинных наук. Мы дожили до дней такого ранга, До наших дней, где наши чудеса. (Как

Павка" говорил: дойдём до Ганга, И Мишка"" про романтику писал.) Романтика! она ещё нам снится, Курлыкают степные журавли, Когда её на западной границе Уже вминают танки в колеи; Когда слепым кочевьем бредят шляхи И дымом сёл прогоркли вечера И косят разноцветные рубахи На всех дорогах вражьи «Мессера»; И съедена последняя буханка, И гибель нам пророчат старики… Но осаждённый полуостров Ханко Ещё обороняют моряки. Ещё райком, решив без протокола Бесспорно оставаться на местах, Не директивы требует, а тола, О взорванных мечтая поездах. Ещё мечта достойна испытанья, Она готова к жизни кочевой. Ещё дерётся партизанка-Таня И верует в победу Кошевой. И мы приходим в райвоенкоматы, Стоим у неуютного стола. — Ну что ж! Пускай запишут нас в солдаты, Когда такая надобность пришла.

" Так рубят лозу на скаку, "

Так рубят лозу на скаку, Так гнётся струя голубая, Так прежнюю нашу тоску Событья навек обрубают. Не стоит на сытость менять Бездомье и чистую совесть. Нам хватит о чём вспоминать, Но этим не кончилась повесть. Пять дней тарахтел эшелон, Деревни в потёмках чернели, И били погосты челом Бесчисленным серым шинелям. Курили зловредный табак, Уже помирать приготовясь. Так было. И помнится так. Но этим не кончилась повесть. На годы покой потерять В горячем, всемирном потопе. Солдаты судьбу матерят В простреленном мокром окопе. И пуля собьёт на бегу. Атака — и это не новость! Застывшие трупы в снегу. И этим не кончилась повесть. В начале такого-то дня Очнуться в дыму окаянном, Услышав, что в море огня Сдаётся Берлин россиянам. И скинуть гранаты с ремня, От сердца отринуть суровость. Ты дожил до судного дня. И этим не кончилась повесть.

1945

Бандитка

Я вёл расстреливать бандитку. Она пощады не просила. Смотрела гордо и сердито. Платок от боли закусила. Потом сказала: “Слушай, хлопец, Я всё равно от пули сгину. Дай перед тем, как будешь хлопать, Дай поглядеть на Украину. На Украине кони скачут Под стягом с именем Бандеры. На Украине ружья прячут, На Украине ищут веры. Кипит зелёная горилка В белёных хатах под Березно, И пьяным москалям с ухмылкой В затылки тычутся обрезы. Пора пограбить печенегам! Пора поплакать русским бабам! Довольно украинским хлебом Кормиться москалям и швабам! Им не жиреть на нашем сале И нашей водкой не обпиться! Ещё не начисто вписали Хохлов в Россию летописцы! Пускай уздечкой, как монистом, Позвякает бульбаш по полю! Нехай як хочут коммунисты В своей Руси будуют волю… Придуманы колхозы ими Для ротозея и растяпы. Нам всё равно на Украине, НКВД или гестапо”. И я сказал: “Пошли, гадюка, Получишь то, что заслужила. Не ты ль вчера ножом без звука Дружка навеки уложила. Таких, как ты, полно по свету, Таких, как он, на свете мало. Так помирать тебе в кювете, Не ожидая трибунала”. Мы шли. А поле было дико. В дубраве птица голосила. Я вёл расстреливать бандитку. Она пощады не просила.

1946 г.

Божена

Нас обнимали украинки, Нас целовали польки… Кто сосчитает, сколько Было их, нежных и грустных: Бандитские жинки под Сарнами, Под Ковелем — брови чёрные, Под Луковым — очи чарные, Под Седлецом — косы русые. Но всё равно не утолить Душе бессмертной жажды. И как болело, так болит У любящих однажды. От переправ Левей Пулав, Вперёд передовых застав Врывался на броневиках Отряд, кося заслоны. И нам полячки на руках Тащили крынки молока И хлеб недосолённый. На третий день нам отдых дан: Расположиться по домам, Оставив караулы. И спирта выдать по сту грамм, Чтоб выпили и отдохнули. Закон войны суров и строг: Вот хлеба чёрствого кусок, Вот спирта синего глоток. Но входит женщина к тебе — И к чёрту сыплется закон, Хотя бы на короткий срок… Был смех её, как тихий снег: Слегка слепил и жёг. И сыпался с ресниц и век, И я заснуть не мог, Хотя без отдыха и сна Три дня нас мучила война. Божена! Здесь бы обрубить Пути. Влюбиться наповал. Чтоб только дальше не идти, Чтоб только губы целовал. Забыть, что нас сжимает сеть Порядков и примет, Что отступает по шоссе Четвёртый регимент, Что отдых — несколько часов, А после — сердце на засов… И вдруг парабеллум пролаял Где-то за пологом ночи. И сразу пошла удалая Косить пулемётная очередь. И мы по-солдатски вставали, Вмиг забывая про губы. И мы на бегу надевали Тяжёлые наши тулупы. Нас властно хватала за ворот война: Мужская работа — да будет она! Прощай, моя радость, Божена, Божена! Я мог быть блаженным — Да воля нужна!