Стихи

Самойлов Давид

1948

" За годом год — и выстроено зданье "

За годом год — и выстроено зданье Неброской и неяркой красоты Из кирпичей рассудка и страданья, Из кирпичей сомненья и мечты. Там, где рабы воздвигли пирамиды, Мы выстроили скромные дома Из кирпичей презренья и обиды, Из кирпичей смятенья и ума.

Конец 1950-х или начало 1960-х

" Я друзей не виню, потакавших порокам, "

Я друзей не виню, потакавших порокам, О которых потом помянём. Но пришли времена. За каким-то порогом Я остался при вас и при нём. В Буде пела луна над булыжною рябью, Жёлтым венчиком газ прогорал. И квадратный собор с исступлённостью рабьей Выводил свой кирпичный хорал… Всё равно мы бродили,

вкусившие соли, Мимо дымных руин мятежа, Где пронзала луна потолки, антресоли Острием голубого ножа. Мы — мятежные, мы — усмирённые люди, Нам не страшны уже палачи… И как жёлтые бабочки в каменной Буде, Фонари трепетали в ночи.

1962

" Из самой из Германии, " [7]

Из самой из Германии, С оторванной рукой Идёт солдат израненный Тихонечко домой. Идёт он из неметчины, Душа его болит, Немного недолеченный Военный инвалид. Не ждёт родная матушка Солдатика с войны. Она и родный батюшка Давно в сырой земли. Не ждёт жена-красавица Солдата-муженька. Недаром похоронную Прислали из полка. Идёт, а дело к вечеру, Деревня уж видна. Идет, а прямо встреч ему Красавица жена. К плечу его потёртому Припала головой. “Вы плачете по мёртвому, А я ещё живой. Видать, не ожидали вы Такого злого дня. Скажите, с кем гуляли вы В отсутствие меня?” Идёт солдат тропиночкой По рощам, по лугам. Ласкаются былиночки К солдатским сапогам.

7

“Былым защитникам державы, нам не хватало Окуджавы”, — сетовал Самойлов в поэме “Юлий Кломпус”. Приходилось обходиться самим. В преддверии эпохи бардов он сочинил несколько песен для своей дружеской компании. Однако некоторые из них ушли в народ. Я и сам в юности распевал с друзьями “Ванюшеньку-душеньку”, не имея понятия, что шуточную песенку сочинил мой отец. А “Привели в отделение милиции…” мне вдруг спел под гитару приятель, немало удивившийся, узнав, что автор этого популярного в их дворе жестокого романса Давид Самойлов. Из его “народных” песен конца 40-х — начала 50-х через много лет опубликован только “Ванюшенька”. Да еще свою “Солдатскую песню” (мелодия Анатолия Аграновского), анонимно кочевавшую по московским кухням, а позже исполнявшуюся на различных бардовских фестивалях, немного изменив, Самойлов использовал в драматической поэме “Сухое пламя” (“Вот поле, поле, поле…”). Остальные лишь сохранились в памяти друзей автора, тех совсем немногих, кто еще остался. Было бы обидно, если б эти романсы так и затерялись в городском фольклоре. Песню “Из самой из Германии…”, которую Самойлов цитирует в поэме “Чайная”, мне продиктовала по памяти дружившая с ним художница Агда Шор. Другие две я хорошо запомнил с детства. Их любила петь моя мама О.Л. Фогельсон, первая жена Самойлова. Если честно, мы и дуэтом их исполняли много раз, не имея оба ни голоса, ни слуха, зато с чувством, что наверняка важней для данного жанра.

" Привели в отделенье милиции, "

Привели в отделенье милиции, Где портрет и засохший букет, Девчоночку в платьице ситцевом Восемнадцати с чем-нибудь лет. Девчонка, ты, девчонка, До чего ж ты себя довела? Ведь папаша твой был домуправом, А мамаша кассиршей была. Но явился подлец-соблазнитель, Фраер видом, легавый душой. Угощал он тебя лимонадом, Говорил, что он техник зубной. Меня выгнали мама и папа. Как случилась такая беда? Соблюсти я себя не сумела И гулящею стала тогда. Я в притоне спозналась с ворами, Полюбил меня Федька-цыган. Только ночки осенние знают, Как умеет любить хулиган. В ресторане второго разряда Мы сидели с Цыганом вдвоём. Вдруг я вижу, подлец-соблазнитель Угощает девчонку вином. Я Цыгану его показала, Он решил отомстить за обман. “Попрошу вас по личному делу”, — Говорит ему Федька-цыган. Испугался подлец-соблазнитель, Но взметнулось “перо” на лету, И горячая кровь покатилась По его дорогому пальту. Мусора засвистели мгновенно, Окружили кругом ресторан, И упал на буфетную стойку Окровавленный Федька-цыган. Я прошу вас, товарищи судьи, Вы судите меня заодно, Потому что без Федьки-цыгана Не желаю я жить всё равно.

" Старушка ты, старушка "

Старушка ты, старушка, Что ты всё живёшь? Что же ты, родная, Старушка, не помрёшь? Старушка отвечает: “Я жить ещё хочу, Ведь,

может быть, письмишко От сына получу”. А сын ееё разбойник Томится в лагерях, И землю он копает С лопатою в руках. Несчастная старушка Сидела в темноте, А сын её явился В разорванном пальте. “Сыночек, мой сыночек, Одуматься пора. Пошёл бы ты, родимый, Хотя б в редактора”". А сын ей отвечает: “Работать не хочу, Уж лучше в трибунале Я вышку получу”. [8]

8

Вступление и публикация Александра Давыдова

Первый день

Хоть есть в этом мире несходство Прожектов, свершений, задач, Но всё разрешается просто, Когда заиграет трубач. Когда тот трубач заиграет, И встрёпанный ворон заграет, Готовясь в свой страшный полёт, Забравшись в шинель новобранца, Мы старые кинем пальто, И новым предстанет пространство И время настанет не то.

80-е гг.

Усталость

В сон — как в воду, студёную, чистую, свежую, В сон — как в шубу — закутался — спи, В сон — как в пену сыпучую, снежную, В сон — как в запах полынной степи, В сон, безудержный, как усталость, В сон медовый, лиственный, травяной — Полной грудью, чтобы легко дышалось, В сон прозрачный, трепещущий, слюдяной.

60-е гг.

" Как-то наискось, наклонно "

Как-то наискось, наклонно На меня летят планеты И к моим протёртым окнам Прилипают, как монеты. Так стоокими очами На меня глазеет Млечный, Как мальчишка на заборе — Равнодушный и беспечный. Что ему! Плевать и только! Он же — Млечный, он же вечный!

60-е гг.

Песенка для «Будильника» [9]

9

Детская телевизионная передача.

Ну, предположим, я — король, Но добрый и весёлый. И неужели в этом соль, Что оказался — голый? Зачем же напоказ, Зачем же для огласки? Зачем, зачем о нас Рассказывают сказки? Я принц, при этом — свинопас, Смотрю на мир не мрачно. И виноват ли в том, что раз Влюбился неудачно? Я не король, а просто тролль, Герой различных басен. И, право, люди, я не столь Ужасен и опасен. А я солдат, был на войне И знал, что есть сраженья. Пускай расскажут обо мне, Достоин уваженья. Пусть даже напоказ, Пусть даже для огласки, Пускай, пускай о нас Рассказывают сказки. А я солдат, мне чёрт не брат, Ведь я бывал в сраженье. И, как любой другой солдат, Достоин уваженья.

80-е гг.

" Я карточку с собой таскаю, "

Я карточку с собой таскаю, На миг её не отпускаю, Её храню уже полдня, Но думаю о ней с рассвета… Неужто вы живёте где-то За три квартала от меня? Я с карточкою говорю, Я сам себе её дарю И сам от сердца отрываю. Я вас как остров открываю И вновь судьбу благодарю. Вы остров, дальняя земля, Чуть различимая в тумане, Земля в безбрежном океане, Увиденная с корабля.

60-е гг.

" Блудный сын возвращался из странствий. "

Блудный сын возвращался из странствий. Петухи на рассвете кричали. Он стоял возле отчего дома, Полный тихой и трезвой печали. Возвращенье страшней, чем разлуки, Ибо юность стремится к разлуке, Хочет взвиться, расправив, как крылья, Свои сильные, смелые руки. Юность верит, что можно вернуться К тем же людям и тем же предметам, Узнавая дорогу по тем же Стройным звёздам и вечным приметам. Старый вол отдыхал у забора. Старый пёс не дремал под порогом. Блудный сын возвратился из странствий И стоял в облаченье убогом. Он нетвёрдой рукой постучался И молчал и дрожал у двери. — Кто стучится ко мне на рассвете? — Это я, отвори, отвори! — Дом мой скуден, и места в нём мало, Что ты хочешь от нас, говори? Поискал бы другого ночлега. — Это я, отвори, отвори!