Стихотворения и поэмы

Рыльский Максим Фаддеевич

3. НЕУГОМОННОЕ СЕРДЦЕ

Ты когда ж успокоишься, сердце? Ровно биться когда ты начнешь, Как часы, Механизм, Как расчетливый разум? Впрочем, нужно ли это?

4. ЧТО Я НЕНАВИЖУ, ЧТО ЛЮБЛЮ

Еміль Золя написав колись палку статтю «Що я ненавиджу», яка кінчається так: «А тепер ви знаєте, що я люблю, до чого відчуваю пристрасну любов ще з юних літ».

За наших часів Юліан Тувім у «Квітах Польщі» присвятив чималий вступ — досить химерний і подекуди парадоксальний — темі, що він ненавидить і що він любить. На цю тему, власне, говорять у тій чи іншій формі всі письменники світу, всі на світі люди. [94]

94

Эмиль Золя написал когда-то пламенную статью «Что я ненавижу», заканчивающуюся так: «А теперь вы знаете, что я люблю, к чему питаю страстную любовь еще

с юных лет».

В наше время Юлиан Тувим в «Цветах Польши» посвятил большой отрывок — весьма причудливый и кое в чем парадоксальный — тому, что он ненавидит и что он любит. Впрочем, на эту тему в той или иной форме высказываются все писатели мира, все люди на свете. — Ред.

Я ненавижу ложь В любом одеянии, А больше всего — в роскошном и пышном, Самодовольную тупость, Даже если носит она В золотой оправе очки, Суматошливость, вздорность, крикливость, Себялюбие, зависть, Прикрытые громкою фразой, Щелки-глаза, Отвратительным жиром заплывшие, Где таится презренье, Уши с пробками ваты От ветра и мук человеческих, Предательство, подлость С глазами блудливыми, Фарисейство и лицемерье В обличье моральности строгой — Я ненавижу! Вещи люблю я простые и чистые! Сердце, открытое дружбе, Ум, уважительный к людям, Труд, радость миру несущий, Пожатье мозолистых рук, Синий рассвет над зеркальными водами, Шум дубравы зеленый и шум золотой, Соловьиные песни и песни людей, Скромный шиповник и гордую розу, Мужество, верность, Народ и народы — Я люблю!

5. ОГНИ МОЕГО ГОРОДА

Гаснут огни в городе, Точно падают в бездну морскую Звезды янтарные. Лишь под звездами настоящими, Как сестра их тревожная, Словно мыслящий метеор, Мчится ночной самолет. Лишь бессонных заводов Пылают глаза горячие, Лишь ученые и поэты Не спят за высокими окнами, Только мысль человека Зажигает огни над мирами. Гаснут огни в городе, Задыхавшемся в тяжких мученьях Так недавно как будто И так бесконечно давно. Тьма спускалась тогда каждый вечер На город мой, Тьма неволи. Черная вражья рука Гасила огни и сердца — Нет! Сердец погасить не могла! — Сердец погасить не могла. Киев мой! Киев наш новый, На пожарище выросший! Киев мой милый! Никому уж теперь погасить не под силу Величавых твоих, Как песня, Дружбой омытых, В завтра открытых Творческих Неугасимых огней!

6. КЛЕНОВЫЕ ЛИСТЬЯ

Кленовые листья — это скорбные думы Стефаника, Это дождь, грустный дождь в прикарпатских полях, Это солнце холодное в тучах, Это матери горькой улыбка, Обращенная к бедному сыну, Это голос разлуки и муки В час последней любви, Это тихая песня без слов, Одинокая песня… Кленовые листья — Это утро румяно-морозное, Это посвист синиц, посвист поползней В дышащем бодростью воздухе, Это девушки на тропинке в лесу, Гуси в небе высоком, Это шорох, и шелест, и звон Пурпурной осени, Это Пушкин в гостях у меня И Пушкин в сердце моем, Это дым над родною обителью И дымок папиросы друга, Это чувство — вот скоро зима, Это вера — будет весна вслед за нею, И подснежники синие расцветут Там, где листья лежат золотые, Кленовые листья… Сентябрь — октябрь 1963 Киев

449. ЛУЧ

Бывает так: еще не встали зори, Колышет сон земные города, И небеса безмолвны, как всегда, Не видно звезд в космическом просторе. И вдруг проснешься. И в открытом взоре Проснется мысль, что ты искал года. Проснутся руки, требуя труда. Проснется первый лист на осокоре. Что сталось с сердцем в этот ранний час? И почему ты веришь, что сейчас Случится чудо, мир преображая? То

постучался луч в твое окно, И свет пролился, весело играя, Как юности живительной вино… 1963

450. БАГРЯНЫЙ ВЕЧЕР ДОГОРЕЛ…

Багряный вечер догорел, На город пепел оседает, Переливается, сверкает Днепр в ожерельях фонарей. Умолкли голоса людей, И сердце с грустью отдыхает. Ночь, лампа, думы, тишина, Белеет лист бумаги строго — Затихла творчества тревога, В молчанье — мыслей глубина, Цель в контурах чуть-чуть видна, А сердце рвется в путь-дорогу. Январь 1964

451. АНДРИЮ МАЛЫШКО, ПРОЧИТАВ ТРЕТИЙ ЦИКЛ «ДОРОГИ ПОД ЯВОРАМИ»

Мой побратим! Мы иногда пейзажем Всего точней о человеке скажем, И отзвук песни в далях росяных Порою глубже нам глубоких книг До дна всю душу раскрывает мудро. Вы запахи романовского утра Прислали мне, как дар сердечный свой, Как солнца луч сквозь тучу золотой. И вот затрепетали надо мною Цимбалы пчел незримою струною, Над пыльным полем ветер закружил, И в плеске рыбы, в перезвоне крыл Воскресло всё, что было мной забыто. Со мною друг — и вновь душа открыта Всему тому, в чем свет любви живет, И надо мной голубизна плывет, Где девушка под вербой соловьиной Ваш «Рушничок» развесила незримый. Со мною люди — те, с какими рос, Которым сердце я свое принес, Со мною Вишня, нежностью богатый, Взгляд Вашей мудрой матери, и хата, И в хате той оркестрик духовой, Нас угощавший песенкой ночной, Когда я плакал, а Козак смеялся, И смех и плач в одну любовь сливался, И всё любовью в эту ночь цвело! [95] Спасибо Вам — за ласку, за тепло! 9 июня 1964

95

Сергея Козака, — он тоже был с нами в Романовке, — рассмешила своеобразная гармония, в которую сельские музыканты-самоучки облекли «Рушничок» Майбороды — Малышко, — но и он, несомненно, был растроган этой импровизацией.

ПОЭМЫ

452. ЧУМАКИ

ОКТАВЫ

Памяти отца моего, Фаддея Рыльского

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

Автор рассуждает об искусстве

1

Дождь — в воздухе, с полей — теплынь живая. Медовый дух гречиха разлила; Косарь хлопочет, косу отбивая, Во ржах, дурея, бьют перепела, — И, словно в сказке птица огневая, Я возрождаюсь, отгорев дотла, Поэт, чья доля — птицей жить на свете, Как утверждает олимпиец Гете.

2

Пригреет солнце, заблестит вода, Румяный день поднимется с востока, Сребрится верба, словно борода Иль шевелюра древнего пророка, И — от дремоты вялой ни следа! Поэт, вздохнув свободно и глубоко, Творит как хочет, что бы ни твердил Ему в сердцах придирчивый зоил.

3

Конечно, про Довейка и Домейка [96] Теперь писать — дурной, пожалуй, тон На смену соловью и почке клейкой Пришли теперь железо и бетон. Согласен я, что Галя и Зюлейка — Давным-давно приевшийся шаблон… Но, чувствую, неладно и с бетоном, — Он станет, если уж не стал, шаблоном.

96

«Пан Тадеуш» Мицкевича.

4

Иные розы над Днепром цветут, Иные чайки носятся, ликуя; С мест обжитых мечтателей сметут Певцы, в броню одетые литую, И плуги новой бороздой пройдут Там, где отцы лишь маялись впустую. Так пусть огонь, что в буре не потух, Благословит тебя, бунтарский плуг!

5

О впрягшиеся в лямку исполины, Чей труд — для гнета смертоносный меч! Натужились не втуне ваши спины, Не попусту усилья ваших плеч: И Сахалин и Пармские долины Готовы солнце новое зажечь,— И это мы, малы и незаметны, Сердца ведем в край голубой, заветный.