Стихотворения и поэмы
Шрифт:
Скажу кой-что наедине".
6
Несутся кони по реке. Чуть виден город вдалеке.
К Соймонову оборотясь, заговорил ямщик в тоске:
"Я, генерал, хочу бросать сибирску летопись писать!"
— "А почему?"
— "Не говорил я никому, тебе скажу я одному…
Пойми, Соймонов-господин. Ты мудр! Ты дожил до седин
Премудрый звездочет-монах живет в монастыре у нас.
Он о старинных временах рассказывал мне много раз.
Но что монашеский рассказ!
Толкую с духами! Во сне они являются ко мне.
Мерещатся мне все, о ком я размышляю.
С Ермаком
Беседовал я глаз на глаз, да и с Кучумом
[569]
в тот же час,
С обоими теперь знаком!
Являются мне казаки, дьяки, бояре, мужики…
Мне всё одно — что раб, что князь,—
Мне все толкуют, не таясь,
Чтоб знал их повесть я один — Ильюшка, Черепанов сын.
Ермак мне говорит: "Зерно посеял я!" — "Взошло оно!" — я отвечаю Ермаку.
Честь воздаю я казаку.
Да вот, по правде говоря, колосьев много гибнет зря…"
Соймонов хмурится:
"К чему иносказанья?.. Не пойму.
О ком ты речь свою ведешь?"
— "А ты кого из Омска ждешь?
Как с холуями он сойдет в форштадт
[570]
из крепостных ворот,
Весь разбегается народ".
— "Фрауэндорф?"
— "Вестимо, да! Злодей назначен был туда
Хранить окрайны города, чтоб не тревожила орда.
Но задирает и орду — раз по двенадцати в году
Отряды шлет — аулы жжет! Их мужиков в полон берет.
Вот он каков!
Тревожит мирную орду, а те — обратно — казаков!"
— "Да. Так недолго до беды…
Вот и бабье насчет орды. Дошел слушок и до бабья".
Соймонов морщится:
"Илья!
А ты подумав, говоришь?
А под присягой повторишь?"
— "И повторю! Хоть самому государю".
— "Да, ты упрям!
Все, Черепанов, знаю сам, но за рапорт благодарю!"
Соймонов щупает ноздрю.
Слегка болит
Нет-нет
Да и кольнет. Там нерв задет.
Когда-то вырвали почти ее палачески клещи.
Пришили ловко лекаря,
Но всё же знать дает ноздря, хотя не видно и рубца.
Домчали кони до дворца, остановились у крыльца.
Тут полость отстегнул ямщик.
Соймонов вышел из саней. Он говорит еще мрачней:
"Илья! Попридержи язык!"
7
Не прекращается метель. Ночь надвигается снежна.
В соседней горнице постель готовит ямщику жена.
"Илья! Бросай-ка ты писать. Довольно.
Всё не описать!"
Молчит.
Жена берет свечу. Подходит сзади.
По плечу погладила. И над плечом склонилась.
"Пишешь-то о чем? А ну-ка брось. Давай прочти".
Она неграмотна почти, но разум — не откажешь — есть.
Всё понимает, коль прочесть.
"Про Федьку повесть варнака".
— "Про Федьку? Повесть? Варнака?"
Вот здесь жена… Стоит, близка.
Но только, словно издали, Илья ответствует:
"Внемли".
8
" "Жил небогатый дворянин
[571]
. Феодор — у него был сын. Подрос. Забота у отца латыни обучить юнца. А тут как раз великий Петр всем недорослям вел осмотр. "Сынок,— сказал,— не глуп у вас. Пойдет он в навигацкий класс, ваш сын!" Был в Сухаревой башне
[572]
он, в Москве, наукам обучен и флота стал гардемарин
[573]
. А вскоре ходит в мичманах. Уже и в маленьких чинах отличный был он офицер. В Варяжском море
[574]
как-то раз царя великого он спас, близ финских шхер.
И был Соймонову указ по Волге-матушке поплыть, Хвалынско море
[575]
изучить, на карту берег нанести, глубин промер произвести. И лучше выполнить никто не смог бы порученье то, поплыв на юг.
Рек Петр: "Ты доброе творишь! Искусен в деле ты, мой друг!" И карты те послал в Париж, в дар Академии наук чтоб знал весь свет — с Каспийских вод летят двуглавые орлы туда, где Индия встает, как марево из жаркой мглы Когда ж великий Петр помре, скорбя о том государе Соймонов Федор продолжал его труды. Теченье вод изучал, полет звезды. Своею опытной рукой "Светильник" поднял он морской, чтоб просвещала моряка сей книги каждая строка. И тот "Светильник" посейчас для мореходов не погас, столь он хорош! И моря Белого чертеж