Стихотворения и поэмы

Тихонов Николай Семенович

209. ЖЕНЩИНЫ КУРУША

Где Шахдаг пленяет душу, Я привстал на стременах: Ходят женщины Куруша В ватных стеганых штанах, В синем бархате жилеток, В самотканом полотне, И лежат у них монеты На груди и на спине. С чубуком стоят картинно У оград и у ворот, И мужской у них ботинок Женской обувью слывет. Их бровей надменны дуги, Хмурой стали их рука, И за ними, словно слуги, Бродят стаей облака. Гость иной, поднявши брови, Их усмешкой поражен, Скажет: нету жен суровей Богатырских этих жен. Нет, предобрые созданья В ватных стеганых штанах Украшают

мирозданье Там, где высится Шахдаг. Тараторят понемножку, Носят воду над скалой, Из кунацкой за окошко Облака метут метлой. И они ж — под стать лавинам, В пропасть рвущимся коням, И страстям — неполовинным, Нам не снившимся страстям! 1940

210. ПЕРВЫЙ СНЕГ

Шел снег всю ночь, и утром в свете ржавом На всем хребте торжественность лежала, Как будто зубья, башни, клювы, шпили Впервые здесь зеленый воздух пили, Как будто снег просыпал свой избыток На те места, что летом были скрыты, Чтоб на уступе даже самом малом Ночной пурги хотя бы горсть лежала. В долинный мир от тех безмолвии львиных Торпедой пыльной двинулась лавина, И среди трав, подвешенных в просторе, Она пробила облачное море, Пред ней в лесах, где разноцветен лист, Блеснул огнями красный барбарис. Где ястреба с глазами одержимых Метались по кустам неудержимо И рвали там в траве темнобородой Перепелов, забитых непогодой, — Там в дуновенье силы справедливой Закрыла птиц своей молочной гривой, Рассыпалась на луга белом блюде, И только пыль слетела ниже — к людям. …Так напряженье каменных пород Преобразило самый вид страданья, Так мужество по-новому встает, Когда к нему приходит испытанье. Так напряженье каменных пород, Свое страданье передав движеньем, Слепой несправедливости полет Наполнило нечаянным значеньем! 1940

211. «Он — альпинист и умирал в постели…»

Марку Аронсону

Он — альпинист и умирал в постели. Шла тень горы у бреда на краю. Зачем его не сбросили метели Высот Хан-Тенгри в каменном бою, Чтоб прозелень последнего мгновенья Не заволок болезни дым, Чтоб всей его любви нагроможденье, Лавиной вспыхнув, встало перед ним? Прости, что я о смерти говорю Тебе, чье имя полно жизни нежной, Но он любил жестокую зарю Встречать в горах, осыпан пылью снежной. Я сам шагал по вздыбленному снегу В тот чудный мир, не знавший берегов, Где ястреба как бы прибиты к небу Над чашами искрящихся лугов. Мы знали с ним прохладу сванских башен, Обрывы льда над грохотом реки, О, если б он… Такой конец не страшен, Так в снежном море тонут моряки. И если б так судьба не посмеялась, Мы б положили мертвого его Лицом к горе, чтоб тень горы касалась Движеньем легким друга моего, И падала на сердце неживое, И замыкала синие уста, Чтоб над его усталой головою Вечерним сном сияла высота. 1938

212. «Если можно было бы смерть выбирать…»

Если можно было бы смерть выбирать, Этим днем все ошибки сгладивши,— Думаю, что хорошо умирать На тропе из Жабежа в Адиши. Там, легко обогнав человеческий рост, Горных трав золотятся вершины, Этот луг, до которого ты не дорос, Он, как младшего брата, обнимет — он прост — Рост твой двухсполовиноаршинный! 1940

213. ГОРЕЦ

Сказал, взглянув неукротимо: «Ты нашим братом хочешь быть, Ты должен кровью побратима Свое желание скрепить». И кровью гор, морозно-синей Кипел ручей, высок и прям. «Ты, горец, прав! Клинок я выну — Я буду верный брат горам! Пускай на рану льет отвесно Простая горная струя, Пускай

сольется с кровью трезвой Кровь опьяненная моя». 1940

214–216. АЛЬПИНИСТЫ

1. «Ползут по расщелинам колким…»

Ползут по расщелинам колким, Идут в коридорах опасных Иль фирном отвесным, тяжелым, Иль гребнем смертельным и долгим, В уступах крошащихся, красных Вбивают крючья на голых, Нависнувших скалах они. Герои, безумцы, провидцы! Потратил я молодость даром: Не шел я небес рубежами, Как вы, одержимые высью, И вот, высотой не богат, Я вижу и плачу от мысли, Что путь мой над скалами замер, Что мой ледоруб не вонзится Ни в ребра бессмертные Шхары, Ни в гребень неистовой Шхельды, Ни в белый, как смерть, Чалаат!

2. «Когда приносят альпиниста…»

Когда приносят альпиниста — Обвалом сломана нога, — Его кладут в траве душистой, А он тоскует по снегам. Друзей заботы, полдень чудный — Всё говорит ему: смирись, А он всё помнит траверс трудный, Восторг упорства, лед и высь!

3. «Врубаясь в лед, под воем вьюжным…»

Врубаясь в лед, под воем вьюжным, С корой морозной на плече, Они идут веревкой дружной, Над ними снег дымится, кружит, Вершина ближе — гребень уже, Зачем всё это людям нужно — Блаженный, страшный путь — зачем? Вершина! Сердце отдыхает, И странный мир со всех сторон Лежит под ними, в тучах тает, И подвиг воли завершен: Как знать, что он обозначает? Так, бурей чувств ошеломлен, Рожденный ночью стих не знает, Какое утро встретит он,— Но, жизни радуясь, играет… 1940

217. ИСПАНЦЫ ОТСТУПИЛИ ЗА ПИРЕНЕИ

Не могу прикоснуться к перу, Словно полны чернила заклятий, А в глухом иностранном бору Лишь о войнах выстукивал дятел. Только видятся женщины мне Среди зимней дороги скалистой, Только дети, упавшие в снег, Только рощ обгоревшие листья. И о пепельных, полных седин, Так пронизанных порохом рощах, И о людях, молящих воды За колючею проводкой ночью, — Что ни скажешь о жизни такой, Всё не так, и не то, и всё мало — Всё уж сказано детской рукой, Из-под снега торчащей на скалах. Апрель 1939

218. «Каскад зарей воспламенен…»

Каскад зарей воспламенен, Летит с горы, гремуч и розов, Но только ночь — смолкает он, Жестоким схваченный морозом. Не шевелясь висит каскад, Оттрепетавший к полуночи, Замерзший намертво собрат, Он вновь с зарей бурлит, как хочет. И всё не может долететь До дна глубинного долины, Он должен ночью леденеть, Висеть, светясь клинком былинным. Сейчас он в полдень забурлил, Вновь хищный камень омывая, Вот так же песен пенный пыл Молчаньем память прерывает, А вспомнит их — они не те, Они в молчанье отсверкались, Над ними тучи в высоте Спеша, как лозунги, менялись. 1939

219. «Он был баварец, булочник простой…»

Он был баварец, булочник простой, И ездил к нам, любя вершины наши, Он булки пек, а бредил высотой, И сон его горами был украшен. «Откуда страсть, спросите у меня, У бедняка, чтоб в горы так стремиться… Я слишком много пекся у огня, Мне хочется немного охладиться». …И крепко спит он в яме ледяной, Сжав ледоруб, воитель темнолицый, — Нанга-Парбат над ним стоит стеной, Ревнивою сияя крутизной, Отняв его у мюнхенской девицы. 1940