Стихотворения и поэмы

Тихонов Николай Семенович

324. НЕВИДИМАЯ ЛИНИЯ

Поля, холмы, лощины темно-синие, И перелески легкою волной, Но через всё — невидимая линия, Неслышная идет передо мной. От Ладоги вы всю ее пройдете, Она к заливу прямо приведет, На старой карте вы ее найдете, С пометкой грозной — сорок первый год. Та линия еще сегодня дышит, Она по сердцу вашему идет, Она листву вот этих рощ колышет И в новый дом подчеркивает вход. Возможно, поколеньям близким Не так, как будущим, она видна, Хоть кое-где гранитным обелиском И надписью отмечена она. Но кажется, она еще дымится И молнии пронизывают мрак, На ней — на этой огненной границе — Отброшен был и остановлен враг. Заговорила роща на откосе, Прислушайся, о чем шумит она, Как будто ветер, набежав, приносит Бесчисленных героев имена! <1964>

325. «Есть такое в ленинградцах…»

Есть

такое в ленинградцах, И чему они верны, В чем — никак не разобраться Никому со стороны. Не в удаче, не в богатстве, Не в упрямстве даже суть — А в особом нашем братстве Над Невой, не где-нибудь! И в бою и в непогоду, Среди самых злых забот — Ленинградская порода Никогда не пропадет! 1964

326. БЕРЛИН — 9 МАЯ

Дома здесь двадцать лет назад В огне и грохоте кипели, И шли бойцы сквозь этот ад Неотразимо — к высшей цели. И вдруг над яростью атак, Последним исступленным бредом — Не красный над рейхстагом флаг, А солнце красное Победы! Здесь был окончен долгий путь, Сюда пришли мы за расплатой — И Гитлер не посмел взглянуть В лицо советскому солдату… …И вновь покой на тихих лицах, Берлин встречать весну готов, Не пепел — теплый дождь струится На цвет сияющих садов. О мире люди говорят, Горит воспоминаний пламя, Пусть злобные глаза следят Из ночи западной за нами. И пусть в двадцатую весну Народы слышат наше слово: «Здесь, где добили мы войну, Мы не дадим родиться новой!» 1965

ВРЕМЕНА И ДОРОГИ

1967–1969

327–340. СОЛНЕЧНЫЙ ДОЗОР

1. СОЛНЕЧНЫЙ ДОЗОР

Бывает, в летний вечер красный Иль в вечер с синим льдом Вдруг с теплотой огней всевластных Лучи ворвутся в дом, К вещам обычным прикасаясь Неслышно и светло, Как будто передать стараясь Последнее тепло — То книге, ярко освещенной, То шхуне костяной Или фигурке полусонной, Что вспыхнет белизной. Живые токи света бродят, Наш ослепляя взор,— Как будто через жизнь проходит Тот солнечный дозор. С таким возвышенным стараньем, С неведомых сторон, Всё, что зовем воспоминаньем, Вдруг освещает он — И то, что было злым и ломким Или сродни громам, Души косматые потемки И темный лес ума. Но то, чем в прошлом сердце жило, Ключей всех горячей, Встает пред нами с новой силой, Струясь в огне лучей. Пока они блестящим дымом Текут, как сон за сном, Тем, что уже неповторимо, Мы заново живем! 1969

2. БРОНЕВИК

Эта ночь была не проста, В ней родился победы клич! Броневик у вокзала встал — И с него говорил Ильич. И казалось ему самому — Броневик лишь сигнала ждет, Будто сам подставил ему Броневое плечо народ. Черной ночью, от искр рябой, Изменился города лик, Человеческий шел прибой, Унося с собой броневик. В море лет тот прибой не стих, До сих пор он в сердцах звучит. Жив и отблеск волн огневых, Броневик в апрельской ночи. А теперь он стоит суров, Как исполнивший долг боец, И не нужно высоких слов, И не нужен красок багрец. Пусть на нем играет заря Молчаливо и горячо, Только шапку сними, смотря На его седое плечо! <1967>

3. «Июль девятнадцатый, год двадцатый…»

Июль девятнадцатый, год двадцатый, Дворцовая площадь, по ней идет Всех цветов кожи, замысловатый, Интернациональный народ. То делегаты Второго конгресса Идут и глядят на громаду дворца, Точно лишенную силы и веса, Как этот ангел, что смотрит с отвеса На равнодушную плоскость торца. Всё удивительно здесь делегатам: Древней квадриги над аркой полет, Ходит рабочий по царским палатам, Ленин по площади с ними идет. Видит, шагая, он дальние ночи, Тусклые светы рабочих трущоб, Там, где кружки собирались рабочих, Где он учил их, учился, пророчил, Где о победе мечталось еще… Слышит слова иноземца собрату: «Чувствуй, товарищ! Идем не во сне, Здесь дело сделано! Точная дата. Нам бы такую в своей бы стране…» Да, эта площадь, дворец, эта арка Вписаны в нового века размах, И от дыханья истории жарко Нынче на хладных Невы берегах. Вижу: уверен он, тверд и спокоен, Слышу: народ приутих, не шумит, Только лишь чайки кричат над рекою, Он на трибуне, и он говорит. Он говорит человечества ради, Ради грядущего, об Октябре, В этот последний приезд в Петрограде Перед дворцом, на вечерней заре! 1967

4. ГЕРБЕРТ УЭЛЛС В РОССИИ

Уэллс

сидел, смущение осилив, Мудрец, посол от Запада всего, — Глаза прищурив, перед ним Россия Заговорила, выслушав его. Тьма за окном грознее всё и гуще, А собеседник говорил о том, Как жизнь народа расцветет в грядущем, Наполненная светом и теплом. Как будто бы страны он слушал душу. Уэллс запомнит этот день и час, Как будто бы впервые в мире слушал Прекрасный утопический рассказ. Но вспомнил грязь, детей голодных руки, Всех бедствий за углом девятый вал, Там холод, смерть искусства и науки, Безграмотные нищие, развал… «Как справитесь вы с вашим отставаньем Во мгле слепой, никак я не пойму…» — Российским фантастическим мечтаньем Весь разговор представился ему. Простился, шел, пожав плечами, к двери, Иронии во взгляде не тая, И мозг фантаста отказался верить Простому реализму бытия. Он снова в мире, где тепло и чисто, Где и шутя не могут намекнуть, Что именно в России этой мглистой Нашли рычаг — жизнь мира повернуть. Что именно в России — так уж вышло, Превыше всех больших и малых правд, Что именно отсюда к звездам вышним Взлетит победно первый космонавт. 1967

5. ЛАТЫШСКИЕ СТРЕЛКИ

Жизнь ваша стала книгою, Которой дивится свет, Вы начали путь под Ригою В годину народных бед. Встала над звездами низкими Армии Красной звезда, Вас называли латышскими Чудо-стрелками тогда. В мире отныне вольном, В мире больших тревог Кремль охранял и Смольный Латышских полков стрелок. Шли вы с отвагой недюжинной, В битвах победу беря, Вас называли заслуженно Гвардией Октября. Вы проходили над безднами, Мало осталось в живых, Вас называли железными, Были такими вы! Шли вы восстаний дымами, И, не щадя головы, Были непобедимыми, Были верными вы! Мир запомнил огромные, Точно времен радар, Ваши удары под Кромами, На Перекоп — удар! Всех и не счесть сражений, Всех и дорог не счесть, Пример для всех поколений — Ваши гордость и честь! Так оно было, братья! А кончился ваш поход В освобожденной Латвии — Сорок четвертый год! Ныне — салют над Ригою, В вихре ракет — Москва, Дела ваши стали книгою, Что будет вечно жива! 1967

6. «В Смольном комната есть небольшая…»

В Смольном комната есть небольшая, Ее знает вся наша страна. Глыбы времени в прах сокрушая, Всё такая ж, как прежде, она. И всё кажется в этом молчанье, А оно неподвластно перу, Что в нее он с ночных совещаний, Как всегда, возвратится к утру. Мы увидим всей памятью сердца, Что сейчас лишь о нем говорит: Он к окну подойдет, чтоб вглядеться В нарастающий пламень зари. Точно всё, что свершится на свете, Всё, что будет с родною страной, Он увидит на зимнем рассвете В это синее с хмурью окно. Пусть другим ничего не известно, Ему видеть далёко дано… Мы стоим в этой комнате тесной И в волшебное смотрим окно, Пораженные видом мгновенным, Ощущая времен перелом, Точно темные судьбы Вселенной Вдруг столпились за этим стеклом. 1967 или 1968

7. ИНДИЙСКИЙ ГОСТЬ

Рафик Ахмад пришел на площадь Красную И точно сон увидел наяву — Почти полвека прожил не напрасно он, Мечта сбылась — он прилетел в Москву. Почти полвека он в столице не был, А кажется, что лет прошло уж сто, Из старого осталось только небо, Да и оно какое-то не то. И в нем, как верхолазы — вертолеты, Разросся город — нет конца ему, И вспомнил он далеких дней заботы И в Пешаваре старую тюрьму. В кровь сбитые свои увидел ноги, Снег перевалов, каменную глушь, Смертельный мрак басмаческой берлоги, Разбойничьих, как ночи черных, душ… «Из Индии в Москву идешь, изменник!» — Убили бы… Но красные клинки Его спасли. Освобожденный пленник Пришел в Москву, жил у Москвы-реки. Здесь сердце билось гулко, по-иному, Здесь ленинские слышал он слова. …И через горы вновь дорога к дому, И вновь тюрьма и нищий Пешавар. Всё позади… Над ним закат пылает, И Красною он площадью идет. Пред ним склонились нынче Гималаи, Его увидя сказочный полет. Московских зданий розовеют глыбы, Сады осенним пламенем горят. «Тебе, Москва, тебе, Москва, спасибо! — Так старый говорит Рафик Ахмад. — Когда-то шел я тропами глухими, Сегодня вижу я побед зарю, И славлю я твое большое имя, — Спасибо, Ленин, трижды повторю! Я шел в Москву кровавыми ногами — Сейчас летел быстрее света дня, Ты сделал так, что лет крылатых пламя Крылатым также сделало меня. Сегодня знают люди всей вселенной, Что человек и должен быть крылат!» — На этой Красной площади священной Так старый говорит Рафик Ахмад! 1967