Стихотворения и поэмы

Тихонов Николай Семенович

3. «Над Тбилиси шум рабочий…»

Над Тбилиси шум рабочий, Он с утра над головой, И смолкает только к ночи Этот грохот трудовой. Ты сегодня как столица Еще краше, чем вчера, И с тобою не сравнится Ни Багдад, ни Тегеран. Если б ты Багдад увидел, Этот рабства пыльный ад, Ты заплакал бы в обиде За униженный Багдад. Что б ты видел в Тегеране? В лязге денег и оков Он живет как бы в дурмане, Под надзором чужаков. Ты же, вольный и красивый, Всей страны любимый сын, Дети пишут здесь курсивом: «Я — советский гражданин!» Ты врезаешься с разбега В степь и в горы над Курой, Город пламенного века, Новой доблести герой. Через всех хребтов громаду Светит, взрезав ночи мрак, Тегерану и Багдаду Большевистский

твой маяк! <1948>

4. «Мне кажется, что я встречался с ним…»

Мне кажется, что я встречался с ним Уже не раз: на Рионгэсе или В тквибульских шахтах, с крепким, молодым, Которого все знали и любили. Или его я видел стороной В полях колхозных юга Алазани, Иль он промчался нынче предо мной Средь комсомольцев в конских состязаньях. Или в горах сванетских привелось Однажды нам палатки ставить рядом, Или на Красной площади как гость Он любовался юности парадом. А может быть, мелькнуло мне в пургу Его лицо под белым капюшоном В окопах где-то или на снегу, Пороховой пыльцой запорошенном. Не помню я. Но этот взгляд прямой, Не легкий шаг, развернутые плечи Встречаю я, когда иду домой, На улицах тбилисских каждый вечер. Но не было всего, что написал, Его не встретить никакой порою: Он крепко врос в высокий пьедестал В большом саду над старою Курою. Борис Дзнеладзе… он из первых тех, Из комсомольцев Грузии Советской, Он вышел в битву рано, раньше всех, Со львиной страстью и душою детской. И смотрит он на город с высоты Тех ранних лет, чей подвиг тяжкий поднял. Не потому ль ловлю его черты Я в комсомольском племени сегодня? 1948

5. СРЕЗ СТЕНЫ КОШУЕТИ

Снова звезды повисли Над улиц пустеющим дном, Замирает Тбилиси, Темнеет окно за окном. Точно в горле кувшина, Тишина на реке, Только где-то машина Прошуршит вдалеке. И дома закачались На волнах темноты, Вот уж в мире остались Лишь две белых черты. Угол белый и звонкий Кошуетской стены, Нарисованный тонкой Рукою луны. Больше линий не надо,— Что среди темноты Спят Тбилиси громады — Скажут эти черты. Нет ни проблеска света, Кроме них — только мрак, Может, краткость вот эта — Лучший мастера знак! 1948

282–288. РАДУГА В САГУРАМО

1. РАДУГА В САГУРАМО

Она стояла в двух шагах, Та радуга двойная, Как мост на сказочных быках, Друзей соединяя. И золотистый дождь кипел Среди листвы багряной, И каждый лист дрожал и пел, От слез веселых пьяный. В избытке счастья облака К горам прижались грудью, Арагвы светлая рука Тянулась жадно к людям. А гром за Гори уходил, Там небо лиловело, Всей пестротой фазаньих крыл Земли светилось тело. И этот свет всё рос и рос, Был радугой украшен, От сердца к сердцу строя мост Великой дружбы нашей. 1948

2. «Ломаются и хрипнут голоса»

Ломаются и хрипнут голоса, И новые идут на смену им. Теперь не разберусь уже и сам, Принадлежу я к голосам каким. Оставшись войн великих ветераном, К спокойному не склонен рубежу, — И лишь пахнет в лицо мне ветер ранний — Я в новый путь веселый выхожу. И хочется еще мне говорить О зареве, бегущем невской льдиной, И о пожаре медленной зари Над мирною Мухранскою долиной. Они со мной — походный мой мешок И сапоги с подкованной подошвой, Чтобы стихам шагалось хорошо В большом пути под самой трудной ношей. И в тихом Сагурамо я живу, Как будто бы в блаженном сне богатом, Лишь потому, что грозно наяву Я слышу грома дальнего раскаты. И стих встает к оружью, как солдат, Проспавший ночь у друга на биваке Под крышей — и встающий снова в ряд Для боевой, для стиховой атаки! 1948

3. НА ГОРЕ ЗЕДАЗЕНИ

Желтый лес, синий снег, Новый снег — вчерашний, Как уснувший печенег — Крепостная башня. Красный светится кизил В золоте осеннем, А по снегу заскользил Свежий след олений. Весь наполнен солнцем лес, Будто снова лето, Далеко внизу — Загэс, Под ногами — Мцхета. Грузия внизу плывет Сказочным рассказом, И времен водоворот Можешь видеть глазом. Даже года времена Здесь смешались тоже, Голубая крутизна На

стихи похожа. Это песня — не гора, Эти строки — склоны, Эти тропы серебра, Этот лес червонный! 1948

4. «Представить не могу Кахетии…»

Сандро Шаншиашвили

Представить не могу Кахетии Я без стихов Шаншиашвили, В какое славное столетне С какой землей они дружили! Он всё такой же — крепкой поступью Идет, как в годы молодые, Над Алазани пенной россыпью, Каким узнал его впервые. Среди народа в праздник попросту Еще ворваться может в танец И в дом с большой вязанкой хворосту Войти, как истинный джуганец. И, сидя с ним за чашкой глиняной, Вино пригубливая красное, Я удивляюсь, сколько именно Он знает истинно прекрасного. Он знает нравы и обычаи, Общегрузинские, джуганские, И песни, полные величия, И сказы острые крестьянские. То нежным может быть, то жалостным, То, расстегнувши пояс узкий, Взметнется, захохочет яростно, Как дух из сказки чиаурской. А в ночи те, что в память врезаны, О, сколько им в стихах поведано О судьбах родины истерзанной, Несчетно проданной и преданной. Чтоб вслед ночам таким, на смену им, Актеры, как свое, как близкое, Играли нам дела Арсеновы Иль повесть доблести — Крцанисскую. А там в стихах, как ястреб клюнувши Добычу с лету стихотворную, Споет о девушке и юноше, Про силу страсти неповторную. А там в стихах, где поле клонится, С войной соседя исполинскою, Споет про мать земли — колхозницу С ее семьею кахетинскою. И если б не было Кахетии С ее просторами сердечными, Ее придумал бы, чтоб петь ее И пить ее здоровье вечное! 1948

5. ЦХНЕТИ ОСЕНЬЮ 1939 ГОДА

Заря через сумрак рассветный Как розовый кралась олень, Являлся потом многоцветный, Стихами пронизанный день. И, правды стиха не унизив, Природа вставала над ней, Над шквалами строф Леонидзе Всей песенной силой своей. И дети шумели, как листья, На Цхнетской поляне цветной, И строк виноградные кисти Темнели передо мной. Две девочки в синем резвились Под звонкие звуки зурны, Которые к нам доносились Из сельской большой тишины. А ночью тревожно-веселой Под нами роились они — Червонного золота пчелы — Ночного Тбилиси огни. …Над каменным горным народом Лег мертвый, свинцовый закат, В тот час почтальон мимоходом Сказал нам: «Варшаву бомбят». И Цхнети поплыло куда-то, Оставив лишь в памяти свет Листвы золотистой заката, Стиха, просверкавшего вслед! <1948>

6. АБХАЗСКИЙ ПЕЙЗАЖ

Впадавшую в море увидел ее — Гумисту, текущую плавно, К ногам положила мне сердце свое Из крепкого смуглого камня. Другого не может и быть у реки, Рожденной на каменном ложе И с детства зажатой в такие тиски, Что вспомнить без гнева не может. А горы, что шли, громоздясь, над рекой, — Громадою леса покрыты, И сердце зеленой громады такой Из лучшего было самшита. А леса повыше, за Бзыбским хребтом, Взобравшись на каменный ворох, Стоят, с головою покрытые льдом, Совсем бессердечные горы. От края до края отсюда видны Абхазские выси и долы, И пенистый взмет черноморской волны, И свет винограда веселый. Сады, и поля, и дороги струна… Гляжу — не могу наглядеться, — И всё это вместе согрето сполна Большим человеческим сердцем! <1948>

7. САНЧАРСКИЙ ПЕРЕВАЛ

Высоко в небе над Абхазией — Санчарский перевал. Там путник разве что с оказией Случайно побывал. Туда ведут лишь тропы узкие, Опасные в ночи, По ним текут туманы тусклые И горные ключи. И он, ничем не примечательный, Тот каменистый вал, Стал местом битвы замечательной — Санчарский перевал. Здесь враг хотел пробиться в Грузию Кратчайшей из дорог, Огня и камня грозный узел он Перерубить не мог. Здесь пушки скатывались в пропасти, Сорвав лавины ком, Здесь альпинист делился доблестью С бывалым моряком. В крови, осколками израненный, Размолотый, пустой… Плывет сегодня синь небесная Санчарской высотой. Туда ведут лишь тропы узкие, Опасные в ночи, По ним текут туманы тусклые И горные ключи. И только крыльев тень орлиная, Ложась на перевал, Напомнит жителю долинному О битве между скал. 1948