Стихотворения. Книга стихов

Ратушинская Ирина Борисовна

«У вулканов зловеще дымили кратеры...»

У вулканов зловеще дымили кратеры. Стерегли границы — и днём, и ночью. Популярные римские императоры Уменьшали плату своим доносчикам: Вдвое, втрое — в меру гражданской совести. Все дороги вели неизменно к Риму. Вдоль дорог распинали. Из римских офисов Шли приказы. Последствия были зримы На крестах. Не надо валить на гуннов! Пропылённым когортам светила слава. Безнадёжная цезарская фортуна Улыбалась двусмысленно и лукаво, Зная: каждый сей олимпийцам равен, А по всем законам земли и неба — Облечённый властью никак не вправе Отказать доносчику в пайке хлеба. 1987

Чикаго

ПИСЬМО ДОМОЙ

Есть на свете края, что вбирают глаза, Есть такие до грусти красивые страны! И вечерние горы — на все голоса, И открытые всем скоростям автострады. Сладок яблочный запах иных языков, И доверчивы реки, где пляшут форели. Далеко-далеко От родных и врагов По нерусским домам нас друзья отогрели. К нам чужбина добра, да не в ней нам лежать: Нам другую судьбу пригвоздили к ладони. И дорожную обувь Шнуруем опять, Хоть и знаем, что больше не будет погони. Только как позабыть свою землю в беде, Раз по-русски крестили, когда провожали? Мы когда-нибудь скажем На Страшном Суде, Что исполнили всё, в чём клялись на вокзале. Мы с другого плацдарма — всё в том же бою, Мы тут губы кровяним о ту же свободу! Пусть не мы отмеряем дорогу свою — Дай нам Боже успеть — От заката к восходу. 1987 Милан

ГОВОРИТ ВЕТЕР

Доигрался, князь, до рабской клячи, И, по чести, так тебе и надо! Если бы не то, что Фрося плачет — Я б тебе, бессмысленное чадо, Облаками не темнил побега, Травы б не разнеживал дождями: Тешься с половчанкой под телегой, Заедай обиду лебедями! Ну да ладно: свищут за рекою, Кони ждут; хлебни Донца по-волчьи! И не бойся: смелым хватит боя, А погони — это дело сволочи. Ты уйдёшь, противника не встретя, Ты бобром рубец утрёшь кровавый. А тобой положенные кмети Прорастут травой во княжью славу. Но твои наследники в России Восходя на крепостные стены Прежде вспомнят бабку Евфросинью, А уж там — бежавшего из плена. 1987 Чикаго

КРЕЩЕНИЕ РУСИ

Обыскали всю нашу планету, Чтоб счастье найти за холмами. Путь отметили городами, Но счастливых находок нету, И уже не вернуться к маме. Не уткнуться в тёплый передник, На вопросы прося ответа. Только в детстве нам дан посредник Между нами и белым светом. А потом нам под сирым ветром Серым камнем мостить дорогу. Всё изведать и всё отвергнуть, Но, быть может, вернуться к Богу. Безо всех счастливых открытий, Сбивши ноги о серый щебень... Не устань, Владимир-креститель, Крест держать меж нами и небом! 1987 Роттердам

ПОБЕДИТЕЛЬ ДРАКОНА

— Выноси меня, белый конь, Выноси с перебитой жилой; Отдыхать не судьба: мы живы После всех боёв и погонь. Пролетай небеса, и воды, И снега — из последних сил: Кто однажды глотнул свободы — Не вернётся во тьму могил. Выноси! Оживи ветрами И травой, что кроет холмы, Дай увидеть Того — над нами, И Того, кто мудрей, чем мы! Выноси! И последним вздохом — Помоги мне сладить с мечом, Разделив «хорошо» и «плохо» — Красной струйкой. Ты ни при чём, Белый конь! Тебя не пятнает Эта грань — уходи, белей Всех кто знает и кто не знает Сей черты, И плач матерей — Да не метит пути, и звёзды — Да

не властны над бегом влёт! Выноси! Да ещё не поздно — Всех друзей простить наперёд. 1987 Чикаго

«Пастушья звезда...»

Пастушья звезда — Как по-учёному звать — Я не знаю. Святая вода Пала росою, и ранняя стая — Над головой, и зелёное небо — Над стаей, И мной, и коровами. Плакать нелепо. Пальцы примёрзли к ладам. Час до рассвета. Господи, хочешь — отдам Дудку — за это? 1987 Чикаго

ОТЦАМ

Видишь, папа, мальчик образумился: Он старается у верстака. Всё точнее тонкая рука. Он способный. Трудится до сумерек: Видно, чувствует свою вину. Ох уж этот переходный возраст! Ты простишь его ребячий возглас: — Мой Отец — во храме! И жену Ты простишь за бредни, что внушала: Ведь сама девчонка, хоть и мать. Что с неё возьмёшь — Она не знала, Как легко ребёнка потерять! Ты забудешь знойный пыльный город, Где, сбиваясь с ног, искал мальца. А припомнишь так ещё не скоро! Мальчику двенадцать. До конца — Больше двадцати. Ещё науку Превзойдёт нехитрую твою До того, как плотницкую руку — Нецелованную — В крест вобьют. 1987 Чикаго

«Гавриил печален с иконы...»

Гавриил печален с иконы, Очи чёрным обведены. Сколько лет ему слышны стоны И упрёки моей страны! Не светите ему лампаду, Чтобы горе было видней! Ничего объяснять не надо. Посмотрите: ему больней. Мы любви ещё не умеем, Только страх сильны превозмочь. Это с нашим лукавым змеем Всей бессонницей бьётся ночь. Но рассветным холстом суровым Свят решёточный переплёт. Сколько лет нам терзаться словом — Тем, что ищем век напролёт? 1987 Чикаго

«Идёт человек по снегу...»

Идёт человек по снегу, Время дня не дано, Как и номер года и века. Сереет, но не темно. У него под рубахой свиток Или, может, стопка листков, Что с эпохой ещё не квиты. Идти ему далеко. О, слово — ещё не дело, Но гончие входят в раж... Чернеют следы на белом. Один экземпляр — тираж. 1987 Чикаго

«Вы знаете: друзья не все уходят...»

Вы знаете: друзья не все уходят. Любимые не все в беде бросают. Не все печали вечно колобродят: Иные поболят и угасают. Вы знаете, какое будет счастье Чуть позже, но ещё на вашей жизни! Так рвите душу — вдребезги, на части, Прислушиваясь к чуждой укоризне! 1987 Чикаго

«Я проиграю лошадь — безнадежно...»

Я проиграю лошадь — безнадежно. Как всё проигрывала в безнадежном споре: Несбыточные вещи, и одежды, И псов, и лошадей... лишь бы не море! На море я не спорила ни разу: Уж лучше на себя, и с потрохами — Цыганкой защищённую от сглазу, С ребячеством, слезами и стихами. Всё проиграю — только бы не море! Пусть ни коня и ни меня — Волною Оно смеётся в равном разговоре — С другой девчонкой. Вовсе не со мною. 1987 Чикаго