Стихотворения

Зилов Лев Николаевич

II.

И думал он о тетке, Вальке, Kocтe, О тихой, грустной Каде и бурчал: «Так-с, значит, проморгал свое Замостье! Такой же хлюст, как и когда кончал!… Живет с какой-то феей, примостился В чиновники особых поручений… Что ж — Как Федя от растрат не удавился! В маман пошел, не очень-то проймешь… Агриппочка — селедка, как и прежде! Все так же красится и так же все в надежде, Однако подцепила гемморой, И теткой

сделалась такой, что ой-ой-ой!…

III.

Живи-бы я, так в порошок растерла б И, как жена, шипела б: «в гроб сведет — От курева схватил чахотку горла, Теперь паралича от пьянства ждет!» Дед замолчал и пересел уютней: «Однако, эта Капка — чорт возьми — Блох развела… мою, бывало, Лютню С дивана-то кнутом мамзель Мими… А эта, вшивка, дрыхнет на подушке, Нос в нос с хозяйкой, лапочки на брюшке, Не слышит, что я здесь, ей в тон храпит И от обжорства и от блох скулит…

IV.

Агриппочка! Одна из всех осталась, И с той-то взятки гладки… Дожил я! Еще придется (вот уж не гадалось) Приискивать камины для себя… Теперь вон входят в моду спиртовые - Из спирта в спирт — еще одна печаль! Как раз задохнешься! Нет — времена былые И по людям и по каминам жаль! Примнут тебя березой да осиной, Успеешь надышаться древесиной, Да и огонь и дым сродни лесам, Зеленые псалмы шумящим к небесам.

V.

И, помолчав, заговорил он снова: «А Кадя что? Сидит там у себя… Все не с кем вымолвить живого слова И пишет по ночам дневник, как я. Эх, слопают, родимая, уж знаю, Кого тебе нащупал в женихи Шалдерник Константин. Да я не унываю… Чего мне унывать? Грехи, грехи! Пройди, голубушка, сперва огонь и воду И трубы медные, а там ищи уж броду, Иль, как сестра Ариша, мышьяком Травись ceбe… Кому печаль о том?

VI.

Нет, хорошо — спасибо преисподни!
– Так посидеть… Уют — тянуть Бенедиктин, Глядеть знакомое и думать, как сегодня, О том, о сем, с луною на один. Весь этот маринад еще пра-пра варили И что ж — довольствуются им и до сих пор, Пра-пра, тe все-же так иль этак жили, А эти — тянут тухленький раствор. На что им жизнь? Они не знают жизни! Водою мертвой спрыснуты… А брызни Живой водой — какой переполох У всех, во всем, у этих даже блох!

VII.

«И нужно ли? Раз жизнь захочет — надо, А не захочет — так тому и быть: Для жизни — щебень, в небесах — награда… И мнe пора-б и плюнуть, и забыть. Да старая привычка —

лезть без толку, Куда не след! Вот в чем печаль… Смотрю, На лестницу забравшись, к Каде в щелку — Тоска гнетет, тоска и злишься на зарю, Которая опять в камин загонит, Опять покойника по чину похоронит, И будут на спину валить тебе дрова, И будет огненной седая голова.

VIII.

«Ах, если б снова жить! не дедом быть, а Петей! Я был ведь не дурен, я был красноречив… Графиней Ланговой я был замечен в свете И приглашен в салон — и это ведь не миф!…» Дед замолчал и, видит, Лунный Мальчик Вдруг соскочил с луча и подошел к нему И улыбается; грозит, согнувши пальчик, И говорит, колебля полутьму: — Ты хочешь жить, мертвец? Я — мертвых оживитель, Профессия недавняя… Родитель Твой оживлен был мной за радужную, но — Он слова не сдержал и умер вновь давно…

IX.

— Теперь поручено мне требовать залога… Залог пустяшный — твой фамильный бриллиант. Он будет при тебe… не думай, ради Бога, Что мы жулье, что я такой же франт, Как внук твой, Константин! Останется с тобою Твой бриллиант, но — заложить, продать Его не сможешь ты. Он закреплен судьбою Отнынe за бюро, которым воскрешать Тебе подобных послан я в ущербы Луны… Согласен? В день, как опушатся вербы, В двенадцать дня начнешь ты жить таким, Как ты хотел; ну — мне, пора к другим…-

X.

Сказал — исчез. И дед вскочил в волненьи, По комнатам забегал меж лучей Томительной луны; перевернул в смятеньи Бенедиктин и — влез в камин скорей.

. . . . . . . . . . . .

Глава третья

I.

… А на верху сидит за лампой Кадя, Склонясь мечтательно над черным дневником, И, волосы распущенные гладя, Чертит по скатерти обломанным пером. И смотрят на нее девичьи безделушки — Немецкий целлулойд, китайские лягушки… И тикают на бронзовой змее Часы, бегущие к положенной черте.

II.

Ах, эти розовые, с клевером, обои И запах мыла фабрики Бодло, И звуки тишины, и непокой покоя — От них Спасителю в киоте тяжело. …А в дневнике стоит: «Одна — одна, как прежде, Царевной в тереме!… И к лику старых дев Причислюсь скоро, в сладостной надежде Иметь свой угол, юность претерпев. И только бы не стать безличной компаньонкой И нянчиться с хозяйскою болонкой… Нет, лучше бонной к детям!… Вот мечты — Мои мечты, уж и они пусты!