Стихотворения

Зилов Лев Николаевич

III.

«Забыты и усы и эспаньолка, И тихий баритон, и с поволокой взгляд… Для глупых вышивок тоскливая иголка, И для мадам Жиро ненужный слой помад! Ведь нет решимости пойти за первым встречным, А если б знали все, что этим я горю, Что верю ласкам я минутным, а не вечным… Яд близких мук в таинственном „люблю“! Зачем так лживо все, как лживо это платье? Зачем пожатье рук, где надобно объятье? И в правду ли нужнee жизни ложь? И

слово ласк нужней, нужнее счастья нож?…

IV.

„Что ж, ткани разорвать и выйти обнаженной, Сказать — тебя хочу?… Зачем же снова ложь? Ведь только дневнику и в час завороженный, В ночной, безлюдный час ты правду отдаешь! И если б дверь случайно отомкнулась И чья-нибудь чужая голова, Кивнув из щели, тихо улыбнулась - Пусть даже зная все, чтоб не было стыда - Я б эту книжку в ящик зашвырнула, И ложь, вся ложь, ему в глаза взглянула И стала б говорить ненужные слова О том, что наскоро сложила голова“.

V.

И, перечтя ряды поспешных строчек, Разделась Кадя тихо у стола; На завтра вынула из вышитых сорочек Ту, что должна надеть по правилам была. Потом подставила к постели стул и свечку Зажгла на стуле; новый альманах Взяла с собой; легла, поправила колечко И стала листовать в прочитанных местах. Потом калачиком свернулась, прочитала Страницы две; без книги полежала; Взглянула раза два на дверь, на стул, в окно И, свечку потушив, заснула глубоко.

VI.

Но — долго после в полутьме тоскливой Катушку мышь катала по углам, И шорохи маячили трусливо, И смутный стол луна делила пополам… И глупые часы звонили рабским звоном, Раскладывая время по частям, Как дедушка пасьянс; и гасли по иконам Огни резных лампад, зажженных всем страстям. А в вытяжку, забытую прислугой, Весной тянуло, почками, дерюгой — Сырой дерюгой, крытых на ночь роз — И грохот поезда порывный ветер нес.

Часть первая

И я заснул; когда ж проснулся чутко,

Дышали розами земля и неба круг.

Вл. Соловьев.

Глава первая

I.

В апреле ночь — спокойный черный омут, С огнями звезд, струящихся ко дну… Не ветер, а ладонь, ласкающая дрему; Не шелест, а слова, зовущие ко сну. И бьется сон, как бабочка, в ресницах И заволакивает грезами глаза, И снится о бесшумных, легких птицах, Летящих вдаль, гдe тишь и бирюза… И грезятся трепещущие дали И солнце в водной розовой эмали; И корабли проникновенных снов Скользят из заводи в простор без берегов.

II.

В

апреле утро — хоровод зеленый Наивных девушек, сквозящихся берез; И юноша, и томный, и влюбленный,- Чуть-чуть бесстыдный клен — струит дыханье грез Из почек лопнувших, тугих и нежно-клейких… А Бальдер-Солнце в огненном плаще, Виящемся в назолоченных змейках, Расплавленных в стремительном ручьe,- Вновь молод, вновь крещен в дымящейся купели, Налитой всплесками бунтующей метели; И сберегли стволы глухих елей Из ярких смол его челу елей.

III.

Апрели детства, вы перезабыты! Лишь изредка припомнится окно В грустящий сад, зачмокают копыты, Заржет Малыш призывно и пьяно… И непременно кто-нибудь приедет Чужой, нечаянный издалека… А няня ночью в пологе забредит И, странная в лунe, спадет ее рука… И я сниму с кроватки оплетенье И подбегу, в окно смотреть луны свеченье На старой крыше погреба, и жуть Не даст мне долго в эту ночь заснуть.

IV.

Переберу тихонько странные игрушки, Поглажу колесо машинки, убегу Назад в кровать и в кувшине и кружке, Стоящих на окне, я лица разгляжу. Потом затихну, задремлю, как в сказке, И запоет в ногах, разбужен, теплый кот… И не услышу тихий шелест ласки Под пологом… Прозрачный хоровод Снегурочек, дюймовочек, царевен И водяной, который вечно гневен, И ведьма добрая в избушке на юру — В уютный сон вплетут свою игру.

V.

Апрели юности, вас вспоминать так больно! Ты, с мутным блеском луж, усталое шоссе, Из далей аспидных уныло и безвольно К асфальтам города клубишься в серой мгле… По выбоинам скользким, под стенанье Провисших проволок, мучительно я шел, Как нищий вымолить у камней состраданья И ласки у трескучих «медных пчел»… Под звон и грохот, под злорадным взглядом Громадных букв, с афишей скачек рядом, Сидел за столиком в накуренных пивных, С несчастным блюдечком сухариков ржаных.

VI.

Сидел один… Вокруг меня пьянели, Бутылок прибавлялось на столах, И на прилавке медяки звенели… Стояли кадки с пальмами в углах И рыбки тыкались в аквариях на окнах… На тротуаре за окном бежал К пролеткам мальчик, сизый весь в волокнах Тумана, и подснежник предлагал… И мальчик, и подснежники, и рыбки, И пальмы были сказочны и зыбки, И ты лишь, в шапочке барашковой, одна Была так непреклонна и ясна.