Стихотворения

Зилов Лев Николаевич

XVII.

И только думал: для чего все это? О, маринад! Его уже он забыл, И вот теперь, когда с того он света Пришел, чтоб жить, так чудно жить, — он всплыл. Петр вздрогнул весь и весь насторожился; Взглянул по-иначе вокруг себя и вдруг, Вдруг вспомнил, что он здесь когда-то спился, Здесь, в этом доме, вынес столько мук. И неужель вся процедура снова? За взгляд один, за поцелуй, за слово Начнут по-прежнему тягуче распинать И

тишина и с пологом кровать?

XVIII.

Два первых злых часа, когда дышать училась Вновь созданная грудь, когда его глаза Так были отданы и солнцу, что змеилось, Крутясь пылинками, на скатерти стола, И этой маленькой причудливой головке, Давно любимой и когда звеня Стучала кровь и — поднимались бровки, И верилось — хочу, и взглянешь на меня… Ведь эти два часа обвиты паутиной, И виснет под носом — Агриппки глаз совиный: Всю крошечную жизнь она подстерегла И с этой пышкой с маслом сожрала!

XIX.

«Где этот маленький комочек светлой пряжи, Клубочек шерсти солнечной? Он был Во мне, когда под звон часов из вражей, Унылый преисподни в жизнь я всплыл… Где первый мой апрель, в сенях меня заставший Перед стеклянной дверью, лаской глаз Лазурной девушки, как ангел открывавшей, Казалось, двери в рай, в божественный экстаз?… Ах, два часа назад, в апреле Так были огненны червонные капели, И крепкий воздух молодой земли Был болен невоздержанной груди!»

XX.

И не заметил Петр, от скучных дум нахмурен, Что попривыкла девушка к нему. С опущенным лицом он был совсем недурен, Таким несчастливым казался по всему. Он не заметил, как неслышно Агриппина Кь обеду одеваться уползла И унесла противный запах нафталина; Как Кадя осторожно подошла… И только голос вдруг услышал: «Не хотите ль»… Он вскинул взгляд — отпрянул бес-смутитель. Опять зацвел апрель, оборвалась тоска… …«Я вашу комнату вам покажу пока?»

Глава вторая

I.

По-новому все было в антресолях: Прорубленная дверь, навешенный балкон, И кабинет Петра был в новых р`oлях - Приезжей комнатой, с геранью у окон. Теперь она ему предназначалась, И много было радостного в том, Что проволока в тополях качалась И новенький трамвай катился под окном. И долго простояли на балконе В веселом щебетании и звоне Весенних птиц, скользивших на лучах, Как по тончайшей льдинке на коньках.

II.

И не было созвучных

сочетаний В томившихся, несказанных словах, И нужно было глаз иносказаний И нежных притчей в сомкнутых губах; И тепловатые, обсохшие перила Так были ласковы к коснувшимся рукам… Звенели в желобах таинственные пилы — Не строили ли солнцу светлый храм? Не шли ли плотники в серебряных хитонах, С сияньем лиц, лучами обрамленных, Певучими стропилами туда, Гдe неба тонкая, последняя слюда.

III.

Хмельные дни, когда так близки дали, Когда любить так радостно-легко, Когда так искренни нажатые педали У светлых девушек, с косой через плечо. Как радостно, что темных слов не нужно, Что все поймут, что знают все мечты; И хаос ослепительный и вьюжный, В котором «вы» почти сложилось в «ты»… И их обоих закружило в хмелe… Что было в них? Бог весть! Пролеты голубели… В ушах звенела кровь, и темные зрачки Вдруг стали вдохновенно глубоки.

IV.

На Кадю от Петра повеяло безумьем - Он говорил: «Опять в родных местах, Овеянных моим томительным раздумьем, Лелеянных в моих назойливых мечтах. Нетъ, стариковских дум они не претворили! И этот новый, маленький балкон Испепелил все, что в годах изжили И кропотливо склеили в закон. Все опрокинуто! — И ты бессильна, ваза На низеньком камине, с лентой фразы: „Тебе — твоим“, развитой орарем,- Ты, презентованная бабушке царем.

V.

«Бессильны вы, сафьянные подушки На плюшевой кушетке, где, сквозясь Как куклы, восседали двe старушки, А перед ними ползал глупый князь! Жизнь — одеяло из лоскутьев — гдe ты? Ты — душный тлен, и я тебя топчу! Просветов ждал, и вот — зажглись просветы, И в блеске их тушу свою свечу. Где твой трофей? Уютная могила, Которая креста не сохранила, Ни бугорка, ни даже мертвеца; Да крашеный портрет седого старика?»

VI.

И тихой музыкой: «Петр Николаич, что вы?» — Жизнь, сказка-жизнь овеяла Петра. И он взглянул горящий, стройно-новый В напуганные милые глаза; Схватил в ладони маленькие ручки И к ним прильнул, и стал их целовать, И стал разсказывать, и в горькие колючки Давно-прошедшего, волнуясь ложь вплетать… И Кадя слушала, не отрывая руки; В глазах внимательных блестела тихой муки Влюбленно-ласковая ясная слеза, Как под слепым дождем сверкает бирюза.