Стихотворения

Зилов Лев Николаевич

1916 г.

СТАЛЬНЫЕ ДНИ

Стоят стальные дни, и воздух колко-тонкий, И тени, и поля, и солнца белый свет — Всё кованая сталь, зеркально-яркий, звонкий, Чеканный на клинке сверкающий сонет. В иглистом воздухе в пунцовой камилавке По рытвинам дорог калечит ноги поп, И, ухая волной в обсохшие канавки, Пестреет весело детей и девок скоп. Несут округлый крест, иконы. Блещет злато Фелони стареньких окладов. На цепях Кадило, звякая, дымится лиловато, Акафист празднику поют в стальных полях.

1916 г.

КРОЛИК

Белый кролик с розовыми глазками Лижет

руку язычком горячим. Маленькими играми и ласками Коротаем ночь и скуку прячем. Воет ветер там за занавесками, На балконе жутко плачут совы… Сердце острыми обвито ласками, Их тоска затягивает снова. Далеко кругом поля затоплены, Пашни перерыты колеями, Ветром тучи на небе накоплены, Снова ливень прянет над полями. Никого не жди недели целые — Бездорожьем кто сюда поскачет? Кролик ушки складывает белые, Мордочку в мои ладони прячет. Всё-таки, мы всё-таки счастливые, Переждать бы непогоду долгую. Ах, в апреле, в дни благочестивые, Быть нам к Пасхе далеко за Волгою.

1916 г.

ЭММАУС

Шли двое в Эммаус и о Христе Распятом и умершем говорили, И жаворонки в ясной высоте В червонные бубенчики звонили. Сиял восток, и облако, струясь, Сквозило перламутром серебристым. Был лёгок путь, был дивен утра час, И ласков воздух, трепетный и чистый. Так шли они, скорбя, и некто к ним Приблизился, спросил — о чём скорбите? И долго с ними шел путём одним, И ткало солнце золотые нити. Внимая сладостным его речам, Они как бы внимали Иисусу. Был видим Он духовным их очам, И так пришли внезапно к Эммаусу. «О, не лишай нас выспренних бесед! Окончен путь, Равви, останься с нами И раздели, как Тот, кого уж нет Опреснок благосклонными перстами!» Когда же Он неспешно преломлял С молитвой хлеб, их взорам просветленным В движеньи рук, в сияньи глаз предстал Тот, кто с зарей у гроба явлен женам И, узнанный, исчез… Лишь солнца свет, Встречая ночь, клубясь в вечернем дыме, Мерцал меж них, как чуда тленный след, И преломленный хлеб лежал пред ними.

1916 г.

ФАРФОР НА СОЛНЦЕ

Желанный снег встречаю И, ослеплён зимой, Я ставлю чашку чаю На подоконник мой. Фарфор с румянцем нежным, Вручённый дедом мне, Любим полуднем снежным На солнечном окне. Как старость, бел и ясен Снег с прошлым примирил… Захватанный, прекрасен В снегу чугун перил. Все страсти, все мольбы, Все краски жизни пестрой Слились в начальный острый Цвет молний и судьбы.

1917 г.

КРЕМЛЬ

Кремль овевался ветром ровным, Широким, как в ночных лугах, Густым по маковкам церковным, Сквозным и лёгким в куполах. По площадям, мощёным плотно, По переходам и крыльцам Шёл клир таинственно-бесплотный От храмов к башням и дворцам. Немую, как благоуханье, Он песнь о близкой ночи пел И сердце снова на скитанье Благословить он захотел. И сердце повело далече К дымящим пастбищам меня Сквозь города, и гул, и речи, Сквозь пламя мёртвого огня. Там встретил солнце я и снова Познал тщету поспешных дел, Которым кто-то мысль и слово Распять

кощунственно велел.

1917 г.

КОЛОКОЛЕЦ

Острый месяц светит ярко Из морозного кольца. Ты услышь, моя сударка, Дальний звон колокольца! Выйди в пасмурные сени С мёрзлым палевым окном, На скрипучие ступени Стань поспешным каблучком. Вынь засов, в сугроб упругий Двери плотные продвинь, Тишину затихшей вьюги Взглядом трепетным окинь. Никого!… Но вновь далёкий, Вещий вестник двух сердец, Замирает в быстром скоке На дуге колоколец. Древний друг морозной ночи, Он в снегах поёт теперь Засмотревшиеся очи В приотворенную дверь.

1917 г.

АНГЛИКАНСКАЯ ЦЕРКОВЬ

В сплющенном глубоком переулке Нестерпимо душно, как в сенях, — Каблуки отчётливые гулки, Этажи под крышами в огнях. В англиканской церкви настежь двери, В тёмном входе матовый фонарь — Мрачный храм немотствует о вере Есть ли в нём священник и алтарь? Может быть, их служба в преисподней? В катакомбы под церковный свод, Никому не зрим, ушёл сегодня Глубоко под город крестный ход? Помолитесь за меня, британцы, Чопорно, надменно, не крестясь!… Розовым благоговейным глянцем Черепица храма занялась.

1917 г.

СОБОР

Смутно-белым привиденьем Встал над крышами собор, Очарованный раденьем Буйных звёзд и мрачных гор. Ковш алмазный семизвездный Наклонился зачерпнуть Из житейской темной бездны Наплывающую муть. Зачерпни, звезде полярной Дай на ней заворожить Жизни бедной и кошмарной Ускользающую нить! Дай изжить в огне страданий, Пред лицом извечных гор, Человеческих мечтаний Окровавленный позор!

1917 г.

НА ДАЛЬНЕМ БЕРЕГУ

Вот скоро год, как я сюда заброшен. Тропами летними прошла зима, И ландыш мой серпом метелей скошен, И путь назад, как родина сама, Холодным пеплом густо запорошен. Я одинок на дальнем берегу — Остатки проводов между столбами Звенят-гудят, задеты на бегу Порывными шумящими ветрами, Но ими даль окинуть не могу. Измотаны, разбиты паровозы. Разрушено, размыто полотно… Пойдут к Москве скрипучие обозы, И странники под каждое окно Вновь принесут дорожных слухов грёзы. Вновь явит Бог святые чудеса, И новые угодники от мира Укроются в дремучие леса, Велики духом, выспренни и сиры, Поднять за Русь и Веру голоса. Вы, мудрецы, укрытые дубравой, Молите у Творца, простёршись ниц, Не рай земной, неверный и кровавый, А рай небес, земли и певчих птиц, Наполненный нетленной чистой славой.

1918 г.

ОТДЕЛЬНЫЕ СТРОКИ

Прилетели весенние птицы И не знаю, какие такие. Стали радостны хмурые лица, Непогожие лица людские. Ходит яркое солнце так низко, С крыш капели струятся, играя, У крыльца позабытая миска Серебрится до самого края. Как лазурны у солнца светлицы, Лес за Волгой коричнево-чёрен, И чирикают новые птицы Целый день от зари до вечёрен.