Стихотворения

Жуковский Василий Андреевич

ИДИЛЛИЯ

Когда она была пастушкою простой, Цвела невинностью, невинностью блистала, Когда слыла в селе девичьей красотой И кудри светлые цветами убирала — Тогда ей нравились и пенистый ручей, И луг, и сень лесов, и мир моей долины, Где я пленял ее свирелию моей, Где я так счастлив был присутствием Алины. Теперь… теперь прости, души моей покой! Алина гордая — столицы украшенье; Увы! окружена ласкателей толпой, За лесть их отдала любви боготворенье, За пышный злата блеск — душистые цветы; Свирели тихий звук Алину не прельщает; Алина предпочла блаженству суеты; Собою занята, меня в лицо не знает.

МОЯ БОГИНЯ

Какую бессмертную Венчать предпочтительно Пред всеми богинями Олимпа надзвездного? Не спорю с питомцами Разборчивой мудрости, Учеными, строгими; Но свежей гирляндою Венчаю веселую, Крылатую, милую, Всегда разновидную, Всегда животворную, Любимицу Зевсову, Богиню Фантазию. Ей дал он те вымыслы, Те сны благотворные, Которыми в области Олимпа надзвездного С амврозией, с нектаром Подчас утешается Он в скуке бессмертия; Лелея

с усмешкою На персях родительских, Ее величает он Богинею-рад остью. То в утреннем веянье С лилейною веткою, Одетая ризою, Сотканной из нежного Денницы сияния, По долу душистому, По холмам муравчатым, По облакам утренним Малиновкой носится; На ландыш, на лилию, На цвет-незабудочку, На травку дубравную Спускается пчелкою; Устами пчелиными Впиваяся в листики, Пьет росу медвяную; То, кудри с небрежностью По ветру развеявши, Во взоре уныние, Тоской отуманена, Глава наклоненная, Сидит на крутой скале, И смотрит в мечтании На море пустынное, И любит прислушивать, Как волны плескаются, О камни дробимые; То внемлет, задумавшись, Как ветер полуночный Порой подымается, Шумит над дубравою, Качает вершинами Дерев сеннолиственных; То в сумраке вечера (Когда златорогая Луна из-за облака Над рощею выглянет И, сливши дрожащий луч С вечерними тенями, Оденет и лес и дол Туманным сиянием) Играет с наядами По гладкой поверхности Потока дубравного И, струек с журчанием Мешая гармонию Волшебного шепота, Наводит задумчивость, Дремоту и легкий сон; Иль, быстро с зефирами По дремлющим лилиям, Гвоздикам узорчатым, Фиалкам и ландышам Порхая, питается Душистым дыханием Цветов, ожемчуженных Росинками светлыми; Иль с сонмами гениев, Воздушною цепию Виясь, развиваяся, В мерцании месяца, Невидима — видима, По облакам носится И, к роще спустившися, Играет листочками Осины трепещущей. Прославим создателя Могущего, древнего, Зевеса, пославшего Нам радость — Фантазию; В сей жизни, где радости Прямые — луч молнии, Он дал нам в ней счастие, Всегда неизменное, Супругу веселую, Красой вечно юную, И с нею нас цепию Сопряг нераздельною. «Да будешь, — сказал он ей, И в счастье и в горести Им верная спутница, Утеха, прибежище». Другие творения, С очами незрящими, В слепых наслаждениях, С печалями смутными, Гнетомые бременем Нужды непреклонныя, Начавшись, кончаются В кругу, ограниченном Чертой настоящего, Минутною жизнию; Но мы, отличенные Зевесовой благостью!.. Он дал нам сопутницу Игривую, нежную, Летунью, искусницу На милые вымыслы, Причудницу резвую, Любимую дщерь свою, Богиню Фантазию! Ласкайте прелестную; Кажите внимание Ко всем ее прихотям Невинным, младенческим! Пускай почитается Над вами влыдычицей И дома хозяйкою; Чтоб вотчиму старому, Брюзгливцу суровому, Рассудку, не вздумалось Ее переучивать, Пугать укоризнами И мучить уроками. Я знаю сестру ее, Степенную, тихую… Мой друг утешительный, Тогда лишь простись со мной, Когда из очей моих Луч жизни сокроется; Тогда лишь покинь меня, Причина всех добрых дел, Источник великого, Нам твердость, и мужество, И силу дающая, Надежда отрадная!..

СЧАСТИЕ

Блажен, кто, богами еще до рожденья любимый, На сладостном лоне Киприды взлелеян младенцем; Кто очи от Феба, от Гермеса дар убеждения принял, А силы печать на чело — от руки громовержца. Великий, божественный жребий счастливца постигнул; Еще до начала сраженья победой увенчан; Любимец Хариты, пленяет, труда не приемля. Великим да будет, кто собственной силы созданье, Душою превыше и тайныя Парки и Рока; Но счастье и Граций улыбка не силе подвластны. Высокое прямо с Олимпа на избранных небом нисходит: Как сердце любовницы, полное тайныя страсти, Так все громовержца дары неподкупны; единый Закон предпочтенья в жилищах Эрота и Зевса; И боги в послании благ повинуются сердцу: Им милы бесстрашного юноши гордая поступь, И взор непреклонный, владычества смелого полный, И волны власов, отенивших чело и ланиты. Веселому чувствовать радость; слепым, а не зрящим Бессмертные в славе чудесной себя открывают: Им мил простоты непорочныя девственный образ; И в скромном сосуде небесное Любит скрываться; Презреньем надежду кичливой гордыни смиряют; Свободные силе и гласу мольбы не подвластны. Лишь к избранным с неба орлу-громоносцу Кронион Велит ниспускаться — да мчит их в обитель Олимпа; Свободно в толпе земнородных заметив любимцев, Лишь им на главу налагает рукою пристрастной То лавр песнопевца, то власти державной повязку; Лишь им предлетит стрелоносный сразитель Пифона, Лишь им и Эрот златокрылый, сердец повелитель; Их судно трезубец Нептуна, равняющий бездны, Ведет с неприступной фортуною Кесаря к брегу; Пред ними смиряется лев, и дельфин из пучины Хребтом благотворным их, бурей гонимых, изъемлет. Над всем красота повелитель рожденный; подобие бога, Единым спокойным явленьем она побеждает. Не сетуй, что боги счастливца некупленным лавром венчают, Что он, от меча и стрелы покровенный Кипридой, Исходит безвредно из битвы, летя насладиться любовью: И менее ль славы Ахиллу, что он огражден невредимым Щитом, искованьем Гефестова дивного млата, Что смертный единый все древнее небо в смятенье приводит? Тем выше великий, что боги с великим в союзе, Что, гневом его распаляся, любимцу во славу, Элленов избраннейших в бездну Тенара низводят. Пусть будет красою краса — не завидуй, что прелесть ей с неба, Как лилиям пышность, дана без заслуги Цитерой; Пусть будет блаженна, пленяя; пленяйся — тебе наслажденье. Не сетуй, что дар песнопенья с Олимпа на избранных сходит; Что сладкий певец вдохновеньем невидимой арфы наполнен: Скрывающий бога в душе претворен и для внемлющих в бога; Он счастлив собою — ты, им наслаждаясь, блаженствуй. Пускай пред зерцалом Фемиды венок отдается заслуге — Но радость лишь боги на смертное око низводят. Где не было чуда, вотще там искать и счастливца. Все смертное прежде родится, растет, созревает, Из образа в образ ведомое зиждущим Кроном; Но счастия мы и красы никогда в созреванье не видим: От века они совершенны во всем совершенстве созданья; Не зрим ни единой земныя Венеры, как прежде небесной, В ее сокровенном исходе из тайных обителей моря; Как древле Минерва, в бессмертный эгид и шелом ополченна, Так каждая

светлая мысль из главы громовержца родится.

НА СМЕРТЬ СЕМНАДЦАТИЛЕТНЕЙ ЭРМИНИИ

Едва с младенчеством рассталась; Едва для жизни расцвела; Как непорочность улыбалась И ангел красотой была. В душе ее, как утро ясной, Уже рождался чувства жар… Но жребий сей цветок прекрасный Могиле приготовил в дар. И дни творцу она вручила; И очи светлые закрыла, Не сетуя на смертный час. Так след улыбки исчезает; Так за долиной умолкает Минутный филомелы глас.

К ДЕЛИЮ

Умерен, Делий, будь в печали И в счастии не ослеплен: На миг нам жизнь бессмертны дали; Всем путь к Тенару проложен. Хотя б заботы нас томили, Хотя б токайское вино Мы, нежася на дерне, пили — Умрем: так Дием суждено. Неси ж сюда, где тополь с ивой Из ветвей соплетают кров, Где вьется ручеек игривый Среди излучистых брегов, Вино, и масти ароматны, И розы, дышащие миг. О Делий, годы невозвратны: Играй — пока нить дней твоих У черной Парки под перстами; Ударит час — всему конец: Тогда прости и луг с стадами, И твой из юных роз венец, И соловья приятны трели В лесу вечернею порой, И звук пастушеской свирели, И дом, и садик над рекой, Где мы, при факеле Дианы, Вокруг дернового стола, Стучим стаканами в стаканы И пьем из чистого стекла В вине печалей всех забвенье; Играй — таков есть мой совет; Не годы жизнь, а наслажденье; Кто счастье знал, тот жил сто лет; Пусть быстрым, лишь бы светлым, током Промчатся дни чрез жизни луг; Пусть смерть зайдет к нам ненароком, Как добрый, но нежданный друг.

К НЕЙ

Имя где для тебя? Не сильно смертных искусство Выразить прелесть твою! Лиры нет для тебя! Что песни? Отзыв неверный Поздней молвы об тебе! Если бы сердце могло быть Им слышно, каждое чувство Было бы гимном тебе! Прелесть жизни твоей, Сей образ чистый, священный, В сердце, как тайну, ношу. Я могу лишь любить, Сказать же, как ты любима, Может лишь вечность одна!

К ФИЛОНУ

Блажен, о Филон, кто харитам-богиням жертвы приносит. Как светлые дни легкокрылого мая в блеске весеннем, Как волны ручья, озаренны улыбкой юного утра, Дни его легким полетом летят. И полный фиал, освященный устами дев полногрудых, И лира, в кругу окрыляемых пляской фавнов звеняща, Да будут от нас, до нисхода в пределы тайного мира, Грациям, девам стыдливости, дар. И горе тому, кто харитам противен; низкие мысли Его от земли не восходят к Олимпу; бог песнопенья И нежный Эрот с ним враждуют; напрасно лиру он строит: Жизни в упорных не будет струнах.

УЕДИНЕНИЕ

(Отрывок)

Дружись с Уединеньем! Изнежен наслажденьем, Сын света незнаком С сим добрым божеством, Ни труженик унылый, Безмолвный раб могилы, Презревший божий свет Степной анахорет. Ужасным привиденьем Пред их воображеньем Является оно: Как тьмой, облечено Одеждою печальной И к урне погребальной Приникшее челом; И в сумраке кругом, Объят безмолвной думой, Совет его угрюмый: С толпой видений Страх, Унылое Молчанье, И мрачное Мечтанье С безумием в очах, И душ холодных мука, Губитель жизни, Скука… О! вид совсем иной Для тех оно приемлет, Кто зову сердца внемлет И с мирною душой, Младенец простотой, Вслед промысла стремится, Ни света, ни людей Угрюмо не дичится, Но счастья жизни сей От них не ожидает, А в сердце заключает Прямой источник благ. С улыбкой на устах, На дружественном лоне Подруги Тишины, В сиянии весны, Простертое на троне Из лилий молодых, Как райское виденье Себя являет их Очам Уединенье! Вблизи под сенью мирт Кружится рой Харит И пляску соглашает С струнами Аонид; Смотря на них, смягчает Наука строгий вид, При ней, сын размышленья, С веселым взглядом Труд — В руке его сосуд Счастливого забвенья Сразивших душу бед, И радостей минувших, И сердце обманувших Разрушенных надежд; Там зрится Отдых ясный, Труда веселый друг, И сладостный Досуг, И три сестры, прекрасны Как юная весна: Вчера — воспоминанье, И Ныне — тишина, И Завтра — упованье; Сидят рука с рукой, Та с розой молодой, Та с розой облетелой, А та, мечтой веселой Стремяся к небесам, В их тайну проникает И, радуясь, сливает Неведомое нам В магическое там.

К САМОМУ СЕБЕ

Ты унываешь о днях, невозвратно протекших, Горестной мыслью, тоской безнадежной их призывая,— Будь настоящее твой утешительный гений! Веря ему, свой день проводи безмятежно! Легким полетом несутся дни быстрые жизни! Только успеем достигнуть до полныя зрелости мыслей, Только увидим достойную цель пред очами — Все уж для нас прошло, как мечта сновиденья, Призрак фантазии, то представляющей взору Луг, испещренный цветами, веселые холмы, долины; То пролетающей в мрачной одежде печали Дикую степь, леса и ужасные бездны. Следуй же мудрым! всегда неизменный душою, Что посылает судьба, принимай и не сетуй! Безумно Скорбью бесплодной о благе навеки погибшем То отвергать, что нам предлагает минута!

СВЕТЛАНЕ

Хочешь видеть жребий свой В зеркале, Светлана? Ты спросись с своей душой! Скажет без обмана, Что тебе здесь суждено! Нам душа — зерцало! Все в ней, все заключено, Что нам обещало Провиденье в жизни сей! Милый друг, в душе твоей, Непорочной, ясной, С восхищеньем вижу я, Что сходна судьба твоя С сей душой прекрасной! Непорочность — спутник твой И веселость — гений Всюду будут пред тобой С чашей наслаждений. Лишь тому, в ком чувства нет, Путь земной ужасен! Счастье в нас, и божий свет Нами лишь прекрасен. Милый друг, спокойна будь, Безопасен твой здесь путь: Сердце твой хранитель! Все судьбою в нем дано: Будет здесь тебе оно К счастью предводитель!