Стихотворения

Жуковский Василий Андреевич

ЭПИМЕСИД

«О, жребий смертного унылый! Твой путь, — Зевес ему сказал,— От колыбели до могилы Между пучин и грозных скал; Его уносит быстро время; Врага в прошедшем видит он; Влачить забот и скуки бремя Он в настоящем осужден; А счастья будущего сон Все дале, дале улетает И в гробе с жизнью исчезает; И пусть случайно оживит Он сердце радостью мгновенной — То в бездне луч уединенный: Он только бездну озарит. О ты, который самовластно Даришь нас жизнию ужасной, Зевес, к тебе взываю я: Пошли мне дар небытия». В стране, забвенной от природы, Где мертвый разрушенья вид, Где с ревом бьют в утесы воды, Так говорил Эпимесид. Угрюмый, страшных мыслей полный, Он пробегал очами волны, Он в бездну броситься готов… И грянул глас из облаков: «Ты лжешь, хулитель провиденья, Богам любезен человек: Но благ источник наслажденья; Отринь, слепец, что в буйстве рек, И не гневи творца роптаньем». Эпимесид простерся в прах. Покорный, с тихим упованьем, С благословеньем на устах, Идет он с берега крутова. Два месяца не протекли — На берег он приходит снова. «О небеса! вы отвели Меня от страшной сей пучины; Хвала вам! тайный перст судьбины Уже мне друга указал. О, сколь безумно я роптал! Не дремлют очи провиденья, И часто посреди волненья Оно являет пристань нам; Мы живы под его рукою, И смертный не к одним бедам Приходит трудною стезею». Умолк — и видит: не вдали Цветет у брега мирт зеленый, На брата юного склоненный, И

бури ветви их сплели. Под тенью их он воздвигает Лик Дружбы, в честь благим богам. Проходит год — опять он там; Во взорах счастие пылает; Гименов на челе венок. «И я винил в безумстве рок! И я терял к бессмертным веру! Они послали мне Глисеру; Люблю, о сладкий жизни дар! О! как мне весь перед богами Излить благодаренья жар?» Он пал на землю со слезами; Потом под юными древами, Где Дружбы лик священный был, Любви алтарь соорудил. Свершился год — с лучом Авроры Опять пришел он на утес, И светлые сияли взоры Святым спокойствием небес. «Хвала вам, боги; вашей властью Узнал в любви и в дружбе я Все наслажденья бытия; Но вы открыли путь ко счастью. Проклятье дерзостным хулам, Произнесенным в исступленье! Наш в мире путь — одно мгновенье, Но можем быть равны богам». И он воздвиг на бреге храм, Где все пленяло простотою: Столбы, обитые корою, Помост из дерна и цветов И скромный из соломы кров, Под той же дружественной сенью, Где был алтарь сооружен… И на простом фронтоне он Изобразил: Благотворенью.

К 16 ЯНВАРЯ 1814 ГОДА

Прелестный день, не обмани! Тебя встречаю я с волненьем. О, если б жизни приношеньем Я сделать мог, чтоб оны дни, Летящи следом за тобою, Ей все с собою принесли!.. Мой друг, кто был любим судьбою Тебя достойней на земли?

29 ЯНВАРЯ 1814 ГОДА

Когда б родиться в свет и жить Лишь значило: пойти в далекий путь без цели, Искать безвестного, с надеждой не найтить, И, от младенческой спокойной колыбели До колыбели гробовой Стремясь за тщетною мечтой, Остановиться вдруг и, взоры обративши, Спросить с унынием: зачем пускался в путь? Потом, забвению свой посох посвятивши, На лоне тишины заснуть,— Тогда бы кто считал за праздник день рожденья? Но жребий мне иной! Мой ангел, мой хранитель, Твой вид приняв, сказал: «Я друг навеки твой!» В сем слове все сказал небесный утешитель. В сем слове цель моя, надежда и венец! Благодарю за жизнь, творец!

К ТУРГЕНЕВУ,

В ОТВЕТ НА СТИХИ, ПРИСЛАННЫЕ ИМ ВМЕСТО ПИСЬМА

Nei giorni tuoi, felici Ricordati di me[52]

В день счастья вспомнить о тебе — На что такое, друг, желанье? На что нам поверять судьбе Священное воспоминанье? Когда б любовь к тебе моя Моим лишь счастьем измерялась И им лишь в сердце оживлялась,— Сколь беден ею был бы я! Нет, нет, мой брат, мой друг-хранитель; Воспоминанием иным Плачу тебе: я вечно с ним; Оно мой верный утешитель! Во дни печали ты со мной; И, ободряемый тобой, Еще я жизнь не презираю; О, что бы ни было, — я знаю, Где мне прибежище обресть, Куда любовь свою принесть, И где любовь не изменится, И где нежнейшее хранится Участие в судьбе моей. Дождусь иль нет счастливых дней — О том, мой милый друг, ни слова; Каким бы я ни шел путем — Все ты мне спутником-вождем; Со мной до камня гробового, Не изменяяся, иди; Одна мольба: не упреди!

БИБЛИЯ

Кто сердца не питал, кто не был восхищен Сей книгой, от небес евреем вдохновенной! Ее божественным огнем воспламенен, Полночный наш Давид на лире обновленной Пророческую песнь псалтыри пробуждал,— И север дивному певцу рукоплескал. Так, там, где цвел Эдем, на бреге Иордана, На гордых высотах сенистого Ливана Живет восторг; туда, туда спеши, певец; Там мир в младенчестве предстанет пред тобою И мощный, мыслию сопутствуем одною, В чудесном торжестве творения творец… И слова дивного прекрасное рожденье, Се первый человек; вкусил минутный сон — Подругу сладкое дарует пробужденье. Уже с невинностью блаженство тратит он. Повержен праведник — о грозный бог! о мщенье! Потоки хлынули… земли преступной нет; Один, путеводим предвечного очами, Возносится ковчег над бурными валами, И в нем с Надеждою таится юный свет. Вы, пастыри, вожди племен благословенных, Иаков, Авраам, восторженный мой взгляд Вас любит обретать, могущих и смиренных, В родительских шатрах, среди шумящих стад; Сколь вашей простоты величие пленяет! Сколь на востоке нам ваш славный след сияет!. Не ты ли, тихий гроб Рахили, предо мной?.. Но сын ее зовет меня ко брегу Нила; Напрасно злобы сеть невинному грозила; Жив бог — и он спасен. О! сладкие с тобой, Прекрасный юноша, мы слезы проливали. И нет тебя… увы! на чуждых берегах Сыны Израиля в гонении, в цепях Скорбят… Но небеса склонились к их печали: Кто ты, спокойное дитя средь шумных волн? Он, он, евреев щит, их плена разрушитель! Спеши, о дочь царей, спасай чудесный челн; Да не дерзнет к нему приблизиться губитель — В сей колыбели скрыт Израиля предел. Раздвинься, море… пой, Израиль, искупленье! Синай, не ты ли день завета в страхе зрел? Не на твою ль главу, дрожащую в смятенье, Гремящим облаком Егова низлетел? Скажу ль — и дивный столп в день мрачный, в ночь горящий, И изумленную пустыню от чудес, И солнце, ставшее незапно средь небес, И Руфь, и от руки Самсона храм дрожащий, И деву юную, которая в слезах, Среди младых подруг, на отческих горах, О жизни сетуя, два месяца бродила?.. Но что? рука судей Израиль утомила; Неблагодарным в казнь, царей послал Творец; Саул помазан, пал — и пастырю венец; От племени его народов Искупитель; И воину-царю наследник царь-мудрец. Где вы, левиты? Ждет божественный строитель; Стеклись… о, торжество! храм вечный заложен. Но что? уж десяти во граде нет колен!.. Падите, идолы! Рассыпьтесь в прах, божницы! В блистанье Илия на небо воспарил!.. Иду под вашу сень, Товия, Рагуил… Се мужи Промысла, предвечного зеницы; Грядущие лета как прошлые для них — И в час показанный народы исчезают. Увы! Сидон, навек под пеплом ты утих!.. Какие вопли ток Евфрата возмущают? Ты, плакавший в плену, на вражеских брегах, Иуда, ободрись; восходит день спасенья! Смотри: сия рука, разитель преступленья, Тирану пишет казнь, другим тиранам в страх. Сион, восторжествуй свиданье с племенами; Се Эздра, Маккавей с могучими сынами; И се младенец-бог Мессия в пеленах.

ТЕОН И ЭСХИН

Эсхин возвращался к пенатам своим, К брегам благовонным Алфея. Он долго по свету за счастьем бродил — Но счастье, как тень, убегало. И роскошь, и слава, и Вакх, и Эрот — Лишь сердце они изнурили; Цвет жизни был сорван; увяла душа; В ней скука сменила надежду. Уж взорам его тихоструйный Алфей В цветущих брегах открывался; Пред ним оживились минувшие дни, Давно улетевшая младость… Все те ж берега, и поля, и холмы, И то же прекрасное небо; Но где ж озарявшая некогда их Волшебным сияньем Надежда? Жилища Теонова ищет Эсхин. Теон, при домашних пенатах, В желаниях скромный, без пышных надежд, Остался на бреге Алфея. Близ места, где в море втекает Алфей, Под сенью олив и платанов, Смиренную хижину видит Эсхин — То было жилище Теона. С безоблачных солнце сходило небес, И тихое море горело; На хижину сыпался розовый блеск, И мирты окрестны алели. Из белого мрамора гроб невдали, Обсаженный миртами, зрелся; Душистые розы и гибкий ясмин Ветвями над ним соплетались. На праге сидел в размышленье Теон, Смотря на багряное море,— Вдруг видит Эсхина и вмиг узнает Сопутника юныя жизни. «Да благостно взглянет хранитель Зевес На мирный возврат твой к пенатам!» — С блистающим радостью взором Теон Сказал, обнимая Эсхина. И взгляд на него любопытный вперил — Лицо его скорбно и мрачно. На друга внимательно смотрит Эсхин — Взор друга прискорбен, но ясен. «Когда

я с тобой разлучался, Теон, Надежда сулила мне счастье; Но опыт иное мне в жизни явил: Надежда — лукавый предатель. Скажи, о Теон, твой задумчивый взгляд Не ту же ль судьбу возвещает? Ужель и тебя посетила печаль При мирных домашних пенатах?» Теон указал, воздыхая, на гроб… «Эсхин, вот безмолвный свидетель, Что боги для счастья послали нам жизнь — Но с нею печаль неразлучна. О! нет, не ропщу на Зевесов закон: И жизнь и вселенна прекрасны. Не в радостях быстрых, не в ложных мечтах Я видел земное блаженство. Что может разрушить в минуту судьба, Эсхин, то на свете не наше; Но сердца нетленные блага: любовь И сладость возвышенных мыслей — Вот счастье; о друг мой, оно не мечта. Эсхин, я любил и был счастлив; Любовью моя освятилась душа, И жизнь в красоте мне предстала. При блеске возвышенных мыслей я зрел Яснее великость творенья; Я верил, что путь мой лежит по земле К прекрасной, возвышенной цели. Увы! я любил… и ее уже нет! Но счастье, вдвоем столь живое, Навеки ль исчезло? И прежние дни Вотще ли столь были прелестны? О! нет: никогда не погибнет их след; Для сердца прошедшее вечно. Страданье в разлуке есть та же любовь; Над сердцем утрата бессильна. И скорбь о погибшем не есть ли, Эсхин, Обет неизменной надежды: Что где-то в знакомой, но тайной стране Погибшее нам возвратится? Кто раз полюбил, тот на свете, мой друг, Уже одиноким не будет… Ах! свет, где она предо мною цвела,— Он тот же: все ею он полон. По той же дороге стремлюся один И к той же возвышенной цели, К которой так бодро стремился вдвоем — Сих уз не разрушит могила. Сей мыслью высокой украшена жизнь; Я взором смотрю благодарным На землю, где столько рассыпано благ, На полное славы творенье. Спокойно смотрю я с земли рубежа На сторону лучшия жизни; Сей сладкой надеждою мир озарен, Как небо сияньем Авроры. С сей сладкой надеждой я выше судьбы, И жизнь мне земная священна; При мысли великой, что я человек, Всегда возвышаюсь душою. А этот безмолвный, таинственный гроб… О друг мой, он верный свидетель, Что лучшее в жизни еще впереди, Что верно желанное будет; Сей гроб затворенная к счастию дверь; Отворится… жду и надеюсь! За ним ожидает сопутник меня, На миг мне явившийся в жизни. О друг мой, искав изменяющих благ, Искав наслаждений минутных, Ты верные блага утратил свои — Ты жизнь презирать научился. С сим гибельным чувством ужасен и свет; Дай руку: близ верного друга С природой и жизнью опять примирись; О! верь мне, прекрасна вселенна. Все небо нам дало, мой друг, с бытием: Все в жизни к великому средство; И горесть и радость — все к цели одной: Хвала жизнедавцу Зевесу!»

В АЛЬБОМ

А<ЛЕКСАНДРЕ> А<НДРЕЕВНЕ> П<РОТАСОВОЙ>

Ты свет увидела во дни моей весны, Дни чистые, когда все в жизни так прекрасно, Так живо близкое, далекое так ясно, Когда лелеют нас магические сны; Тогда с небес к твоей спокойной колыбели Святые радости подругами слетели — Их рой сном утренним кругом тебя играл; И ангел прелести, твоя родня, с любовью Незримо к твоему приникнул изголовью И никогда тебя с тех пор не покидал… Лета прошли — твои все спутники с тобою; У входа в свет с живой и ждущею душою Ты в их кругу стоишь, прелестна, как они. А я, знакомец твой в те радостные дни, Я на тебя смотрю с веселием унылым; Теснишься в сердце ты изображеньем милым Всего минувшего, всего, чем жизнь была Так сладостно полна, так пламенно мила, Что вдохновением всю душу зажигало, Всего, что лучшего в ней было и пропало… О, упоение томительной мечты, Покинь меня! Желать — безжалостно ты учишь; Не воскрешая, смерть мою тревожишь ты; В могиле мертвеца ты чувством жизни мучишь.

«Ноябрь, зимы посол, подчас лихой старик…»

Ноябрь, зимы посол, подчас лихой старик И очень страшный в гневе, Но милостивый к нам, напудрил свой парик И вас уже встречать готовится в Белеве; Уж в Долбине давно, В двойное мы смотря окно На обнаженную природу, Молились, чтоб седой Борей Прислал к нам поскорей Сестру свою метель и беглую бы воду В оковы льдяные сковал; Борей услышал наш молебен; уж крошится На землю мелкий снег с небес; Ощипанный белеет лес. Прозрачная река уж боле не струится, И, растопорщивши оглобли, сани ждут, Когда их запрягут. Иному будет жаль дней ясных,— А я жду не дождусь холодных и ненастных. Милей мне светлого природы мрачный вид! Пусть вьюга на поле кипит И снег в нас шапками бросает, Пускай нас за носы хватает Мороз, зимы сердитой кум,— Сквозь страшный вихрей шум Мне голос сладостный взывает: «Увидишь скоро их! сей час недалеко! И будет на душе легко!» Ах! то знакомый глас надежды неизменной!.. Как часто, вьюгою несчастья окруженный, С дороги сбившися, пришлец земной, Пути не видя пред собой (Передний путь во мгле, покрыт обратный мглой), Робеет, света ждет, дождется ли, не знает, И в нетерпенье унывает… И вдруг… надежды глас!., душа ободрена! Стал веселее мрак ужасный И уж незримая дорога не страшна!:. Он верит, что она проложена Вождем всезнающим и к куще безопасной, И с милым ангелом-надеждой он идет И, не дойдя еще, уж счастлив ожиданьем Того, что в пристани обетованной ждет! Так для меня своим волшебным обещаньем Надежда и зиме красу весны дает! О! жизнь моя верна, и цель моя прекрасна, И неизвестность мне нимало не ужасна, Когда все милое со мной!.. Но вот и утро встало! О, радость! на земле из снега одеяло! Друзья, домой!

МЛАДЕНЕЦ

(В АЛЬБОМ ГРАФИНИ О. П.)

В бурю, в легком челноке, Окруженный тучи мглою, Плыл младенец по реке, И несло челнок волною. Буря вкруг него кипит, Челн ужасно колыхает — Беззаботно он сидит И веслом своим играет. Волны плещут на челнок — Он веселыми глазами Смотрит, бросив в них цветок, Как цветок кружит волнами. Челн, ударясь у брегов Об утесы, развалился, И на бреге меж цветов Мореходец очутился. Челн забыт… а гибель, страх? Их невинность и не знает. Улыбаясь, на цветах Мой младенец засыпает. Вот пример! Беспечно в свет! Пусть гроза, пускай волненье; Нам погибели здесь нет; Правит челн наш провиденье. Здесь стезя твоя верна; Меньше, чем другим, опасна; Жизнь красой души красна, А твоя душа прекрасна.

«Кто слез на хлеб свой не ронял…»

Кто слез на хлеб свой не ронял, Кто близ одра, как близ могилы, В ночи, бессонный, не рыдал,— Тот вас не знает, вышни силы! На жизнь мы брошены от вас! И вы ж, дав знаться нам с виною, Страданью выдаете нас, Вину преследуете мздою.

НА ПЕРВОЕ ОТРЕЧЕНИЕ ОТ ПРЕСТОЛА БОНАПАРТЕ

Стихи, петые на празднике, данном в С.-Петербурге английским послом, лордом Каткартом

Сей день есть день суда и мщенья! Сей грозный день земле явил Непобедимость провиденья И гордых силу пристыдил. Где тот, пред кем гроза не смела Валов покорных воздымать, Когда ладья его летела С фортуной к берегу пристать? К стопам рабов бросал он троны, Срывал с царей красу порфир, Сдвигал народы в легионы И мыслил весь заграбить мир. И где он?.. Мир его не знает! Забыт разбитый истукан! Лишь пред изгнанником зияет Неумолимый океан. И все, что рушил он, природа Уже красою облекла, И по следам его свобода С дарами жизни протекла! И честь тому — кто, верный чести, Свободе меч свой посвятил, Кто в грозную минуту мести Лишь благодатию отмстил. Так! честь ему: и мир вселенной, И царские в венцах главы, И блеск Лютеции спасенной, И прах низринутой Москвы! О нем молитва Альбиона Одна сынов его с мольбой: «Чтоб долго был красой он трона И человечества красой!»