Стирбьёрн Сильный

Эддисон Эрик Рукер

Его речь, запинающаяся и прерывистая, отдалась в ушах короля лязгом оружия. Король поднял взор, неподвижный, как у мертвеца, щеки и лоб его приняли грязно-серый цвет, а губы раздвинулись в злобной гримасе, обнажив зубы и десны; и уродливый мертвый зуб, торчащий наружу из левого угла его рта, сейчас казался клыком дикой свиньи. Правая рука железной хваткой сжала рукоять меча, но меч его так и не покинул ножен. Когда Стирбьёрн закончил свою речь, повисла тишина, нарушаемая только плеском волн о берег далеко внизу.

— Что ж, Стирбьёрн, — медленно проговорил король Харальд, — ты и впрямь сильный человек. Но думается

мне, что сила твоя однажды изничтожит сама себя, став чрезмерной. Ты теперь своего добился, как добивался ранее. Но раз уж ты до сих пор мне потакал и не опозорил перед лицом моих людей — это кое-чего стоит.

— Тогда по рукам, — сказал Стирбьёрн. Ярость его прошла быстро, как мартовская буря, и его лицо, словно весенний солнечный свет, осветила радость, так знакомая друзьям его. Он протянул руку. Рука короля в деснице Стирбьёрна казалась мертвой рыбиной. Стирбьёрн сказал:

— Ты прав, у нашей сделки нет свидетелей. И все же я рассчитываю, что ты сдержишь свое слово. Кроме того, я хочу, чтоб принес ты клятву, король.

Король поклялся именем Христа и девы Марии.

— Теперь тебе нет обратной дороги, — сказал Стирбьёрн. — Но ты должен поклясться также именем Тора.

Король поклялся Тором.

Стирбьёрн сказал:

— Мы с тобой пришли к согласию. Теперь, думается мне, меж нами будет хорошая дружба.

13. Флот отплывает

Когда было объявлено всем, что меж Стирбьёрном и королем Харальдом ныне дружба, многие удивлялись тому, рассуждая, что же за такой сильный ветер подул и унес прочь давно уговоренное согласие на брак дочери Харальда с королем Бурислейфом. Люди короля в большинстве своем считали, что их правитель явил свою мудрость в этом договоре, и через день-два забыты были все ссоры и распри, что возникли меж данами и людьми из Йомсборга. И многие считали, что в том есть заслуга Стирбьёрна. Люди заметили, что у короля с Стирбьёрном, по крайней мере наружно, полное согласие, и что король обращается с ним, словно тот ему родной сын. Стирбьёрн и Тири без долгих отлагательств вступили в брак.

И вот подошло время, когда должен был Стирбьёрн встретиться с флотом Пальнатоки, и Стирбьёрн послал Бьёрна Асбрандсона, побратима своего, в Йомсборг, дабы рассказать Пальнатоки, как пошли дела, и чтоб Пальнатоки со всем своим флотом пришел в Алаборг, вместо того, чтоб ожидать их в Йомсборге, как было ранее уговорено. Потому что было у Стирбьёрна на уме плыть летом в Английское море и покорять западные земли. Люди одобряли эти замыслы — земля та была богатой и стоила того, чтобы совершать на нее набеги.

Через должное время Бьёрн вернулся. Вот что он рассказал: Пальнатоки и правда был с дружиной уже в Йомсборге, и, помимо того, была с ним великая сила кораблей и людей, что собрал он на востоке. Но когда зашел разговор о том, чтобы идти им всем в Алаборг, они сказали, что прибыли в Йомсборрг, дабы встретиться со Стирбьёрном, и что ни по чьему приказу никуда не поплывут, покуда сам Стирбьёрн не придет и не поведет их. С ним же они согласны были идти всюду, куда ему будет угодно, и во всем ему повиноваться. Стирбьёрн понял, что делать нечего, придется ему самому плыть в Йомсборг. Пошел десятый день, как они гостили у короля Харальда в Алаборге. Сели ужинать, и Стирбьёрн был весел и приветлив, каким не

выглядел уже долгие месяцы.

Тем вечером случилась сильная непогода, и так вышло, что в это время один исландец плыл к югу у побережья Ютланда, чуть севернее восточного устья Лимфьорда, возвращаясь из Шведских земель, где вел он торговые дела. Ветер и волны морские прибили его корабль к берегу, и судно было разбито в щепки, однако купец и его люди спаслись и выбрались на берег. Случилось это перед закатом. Купец звался Вормом Гримкельсоном. Прежде часто плавал он по торговым делам в Датскую землю, и король Харальд никогда не отказывал ему в гостеприимстве. Там, где Ворм и его люди вышли на берег, никакого жилья не было, и они решили скорее добраться до Алаборга и просить приюта у Харальда-короля. Бредя под ветром и дождем, они не встретили ни единой живой души, так что, когда вошел Ворм в залу и предстал перед королем, ни он, ни его люди не знали ни о том, что у короля Харальда гостят йомсвикинги, ни о том, что тут же находится и Стирбьёрн. Ворм не знал в лицо ни Стирбьёрна, ни тех, что были с ним в Алаборге.

Король велел трелам позаботиться о людях Ворма, дать им поесть и выпить. А самого Ворма король позвал к столу. Король спросил его, удачна была в этом году торговля, и Ворм отвечал, что лучше, чем в иные годы, но хуже, нежели прежде. Король тогда спросил, откуда они плыли, и Ворм отвечал, что плыли они от Сигтуны.

— Ты первый человек в этом году, — молвил король Харальд, — кто прибыл сюда из Шведской земли. Что нового ты нам поведаешь? Потому что, думается мне, вечером, когда люди наелись и напились, нет ничего лучше, как послушать интересные истории и новости.

Купец на это сказал:

— Ничего нет интересного новее, чем весть о том, как Стирбьёрн Сильный был изгнан из Швеции волей короля Эрика, и о том, как король короновал своего маленького сына Олафа соправителем вместо Стирбьёрна. И его теперь называют Олаф Король-на-Коленях — короновали его сидящим на материнских коленях, ибо ему, говорят, всего две зимы от роду. И ныне эта новость у всех на устах, и по всей Швеции о том идут толки да пересуды.

Лицо короля Харальда осветилось зловещей улыбкой.

— Это новость что надо, — сказал он, — будь же теперь осторожнее в речах, ибо в кресле напротив тебя восседает Стирбьёрн Сильный, и я думал прежде, что ты его знаешь, раз ездил ты торговать в Шведскую землю.

У купца колени подогнулись, когда он уразумел, что это и правда Стирбьёрн. И глаза всех присутствовавших обратились к Стирбьёрну, следя за тем, как примет он эту новость. Когда впервые назвали его по имени, Стирбьёрн покраснел до ушей и корней волос. Однако когда он услышал о коронации Олафа Короля-на-Коленях, он побледнел от ярости. Подался он вперед, опершись локтями о стол, ноздри его расширились, а глаза вспыхнули от гнева как у рыси, готовой прянуть на добычу. Случилось так, что в правой руке он держал рог для питья, и столь сильно стиснулась его рука, что рог треснул и сломался, и пиво пролилось на стол. Купец застыл в страхе, и остальные также пришли в ужас, ибо казалось, что Стирбьёрном овладела ярость берсерка, и они думали, что многим придется плохо, если Стирбьёрн кинется на них. Потому никто не шевельнулся и не заговорил, но все лишь глядели на Стирбьёрна. Затем он, казалось, овладел собой и сказал: