Столичный доктор. Том VII
Шрифт:
— А вы предлагаете уступки? — Гриневский повысил голос. — Сдаться революционерам? Тогда конец империи!
— Империи? — Семёнов явно встал с полки, шаги зашаркали по полу. — Империя — это не только дворцы да указы! Это люди, Аркадий Степаныч! Если их спины гнуть — сломаются.
В конце коридора грохнула дверь — зашёл проводник с подносом. Я отлип от стены, сделал вид, что поправляю ремень.
— … а ещё его жена, Елизавета Фёдотовна, — внезапно сменил тон Гриневский. — Благотворительностью занимается, больницы строит. Знаете, сколько они пожертвовали
— Сто рублей выжали из народа, десятку вернули обратно, — хмыкнул Семенов. — Нате, подавитесь! Тоже мне благотворительность!
— Нет, не всё так однозначно!
— Милостыней систему не исправить. Вы же сами на скорой — повидали жизнь простых людей. Тиф в казармах, дети с фабрик — кости да кожа…
Проводник поравнялся со мной, почтительно поклонился: «Ваше сиятельство». Голоса в купе стихли. Услышали.
Я двинулся вперёд, не оборачиваясь. В ушах звенело: «Жёсткая рука… люди… сломаются». В кармане пальцами нащупал телеграмму Великого князя, что командировки Макарова и Куропаткина одобрены, прибытие в Порт-Артур ожидается в начале января. Увы, я с этой «подводной лодки» уже не спрыгну — она нырнула прямиком к русско-японской войне. Всплывет ли обратно?
— Евгений Александрович, начальник станции, — доложил Тройер, когда я вернулся к себе.
— Приглашайте.
Ну хоть здесь руководящие органы имеются. Начальник станции, высокий брюнет с жидкими бакенбардами и вислыми усами, представился: Варфоломей Христофорович Каменев. Говорил чётко, но как будто слегка нервничал.
— Ваше сиятельство, примите мои извинения за задержку. Лёд на Байкале…
— Насколько серьёзная проблема?
— Даст Бог, паром пройдёт. Но…
— То есть всё зависит от Господа Бога, — вздохнул я. — Хорошо.
Каменев кивнул, поколебался мгновение и выдал:
— А не окажете ли честь… Понимаю, день семейный, но позвольте пригласить вас на рождественский ужин.
Правильный ход. Учитывая, что начальник станции был лицом администрации, отказ мог бы прозвучать не лучшим образом. Но и соглашаться я не спешил.
— Благодарю за столь лестное приглашение, но вынужден отказаться. Не хочу смущать ваших домашних. К тому же, сотрудники ждут моего присутствия здесь.
Глаза Каменева вспыхнули одобрением. В пляс он, конечно, не пустился, но видно было, что облегчение у него огромное. Много тут всяких проезжает, если каждого по-царски встречать, никакого жалованья не хватит. А оно у начальника станции в глубинке не очень большое.
— Однако, — добавил я, — с удовольствием пойду с вами на службу в храм.
Это окончательно склонило чашу весов в мою пользу.
Учитывая наше прибытие, в небольшую церковь народу на всенощное бдение набилось много. Меня попытались провести в первые ряды, но я отказался. И сзади постою, не убудет. В конце концов я здесь — не первое лицо, а так, мимо проезжал. Опять же, если на тебя все смотрят, ни нос почесать, ни зевнуть втихаря. А ночные службы в церкви, они очень к этому
Всенощная — мероприятие длительное, требующее терпения и устойчивости. Песнопения на церковнославянском, долгие молитвы… Я оглядывал убранство храма. Не Исаакий, одно слово. Очень бедный храм.
Роспись — силами троечников из художественной школы. Оклады на иконах — минималистичные. Свечи местами прогоревшие, ряса на батюшке — времён Очакова и покоренья Крыма.
Небогатый приход, но в этих местах богатых и не бывает.
Решение пришло само собой. После заутрени сделаю пожертвование. Пусть обновят храм. Думаю, эта станция не раз ещё будет принимать поезда с ранеными и новобранцами. Может, у людей останется хоть какая-то надежда.
Сутки еще мы ждали остатки своего состава на Мысовой. Мне только интересно, мастера забить японцев щелбанами в курсе про это бутылочное горлышко на Транссибе? Когда подувший не в ту сторону с неправильной силой ветер может запросто притормозить подвоз живой силы и боеприпасов на неизвестный срок? Более чем уверен, что им об этом докладывали, и не раз, но деятели в высоких кабинетах о подобных мелочах не думают, негоже им. Зачем учить географию, если кучер и так отвезет, куда скажут?
Делать было особо нечего, и я осмотрел всю станцию — от причала до депо, разослал поздравительные телеграммы в связи с Рождеством, а после, как и собирался, отправился к священнику.
Раньше я бы просто подошёл и поздоровался. Но Тройер и тут проявил инициативу:
— Ваше сиятельство, необходимо сначала согласовать встречу.
— И давно ты меня опекаешь, как нянька?
— Это не забота, а правило. Всё-таки вы официальное лицо.
Хочется ему улаживать вопросы? Ради Бога.
Он подошёл к батюшке, направлявшемуся после службы в ризницу, и что-то сказал. Судя по тому, как священник слегка вскинул голову, явно услышал нечто неожиданное. Через минуту ко мне вышел невысокий, кругленький дьякон лет сорока. Щеки розовое, на лице небольшая редкая бородка.
— Диакон Пётр, — представился он, поклонившись. — Пока отец Михаил переодевается, прошу вас пройти в дом причта.
Внутри всё было просто: одноэтажный домик, три комнаты, тёмные деревянные стены. Судя по всему, батюшка был вдовцом — никаких следов женского присутствия.
Меня усадили в трапезной, обставленной старой мебелью. Дьякон поставил самовар.
Минут через пять пришел и хозяин. Довольно пожилой уже, полноватый, одышливый, чем-то похож на композитора Мусоргского с известного портрета кисти Репина, только взгляд был не потухший, а живой, внимательный.
Я встал, отвесил поклон.
— Благословите, отче.
Он перекрестил меня, и я, сложив руки лодочкой, поцеловал его руку.
— Иерей Михаил, — представился он.
— Врач Евгений Баталов.