Столкновение

Хабра Бал

— Скажи «пожалуйста».

Бывают моменты, когда я не против попросить. Обычно на коленях, когда рука Эйдена обхватывает мое горло. Но сейчас я хочу поупрямиться. Оргазм, который, вероятно, потрясет мой гребаный мир, может подождать.

— Ты скажи «пожалуйста», — возражаю я. Его брови приподнимаются, когда низкий смешок срывается с его губ. — Я могла бы сжалиться над тобой и позволить тебе довести меня до оргазма.

Моя тактика реверсивной психологии работает не так, как я надеялась, потому что в отместку он раздвигает

пальцы, а затем скручивает их, заставляя мои ногти царапать металлическую скамейку, чтобы не доставить ему удовольствия от победы. Клянусь, в этот момент я могла бы протереть ее насквозь.

— Ты не выиграешь, Саммер.

— Испытай меня.

Он наклоняет голову, и его губы находят чувствительное местечко между моей шеей и ухом.

— Это жульничество! — я ахаю.

— Это победа, — шепчет он.

От чувственной перегрузки мой мозг превращается в горошину. Он продолжает ласкать меня через свитер и проводит большим пальцем по чувствительному соску. Его язык обводит точку пульса на моей шее, о существовании которой, я уверена, знал бы только ниндзя, а горловой стон, вибрирующий во мне, настолько глубок, что я думаю, что это может быть слабый ток в моем теле.

Эйден сосет и кусает, пока я не начинаю задыхаться так сильно, что уверена, другие люди меня слышат. Мне все равно, увидят ли они мое взвинченное выражение лица, пока я пытаюсь найти разрядку.

Колесо снова движется, и мне удается открыть глаза, чтобы увидеть, что мы достигли вершины. Эйден шепчет:

— Кончи на мою руку, Саммер. Позволь мне попробовать тебя на вкус своими пальцами.

Я разбиваюсь вдребезги от его грязных слов, грубо произнесенных в мое ухо. Затем он вытаскивает из меня свои пальцы и вылизывает каждый дочиста.

— Я заставил тебя поменять свое мнение? — спрашивает он.

Я уже говорила, как сильно люблю колеса обозрения?

Глава 42

Саммер

— Значит все. Я бросаю университет и становлюсь стриптизершей, — разъяренная Амара плюхается рядом со мной.

Это редкий случай, когда в Коннектикуте у нас хорошая погода, поэтому я в полной мере пользуюсь этим преимуществом, сидя на улице у памятника сэра Дэвиса Далтона. Нарисованные из баллончика дьявольские рога и приклеенные вилы давно исчезли, хотя на некоторых деталях остались красные пятна.

Я предполагаю, что свидание Амары прошло не очень хорошо.

— Я думала, ты сказала, что у тебя не хватит сил для этого.

Сэмпсон садится на скамейку рядом со мной.

— Я бы не возражал против приватного шоу от тебя, Амара. Никакой физической нагрузки не требуется.

Амара усмехается.

— Как будто ты можешь себе это позволить, Сэмпсон, — она резко встает. — Встретимся дома, Сам, вдали от отбросов общества.

Я смотрю, как она удаляется, и когда поворачиваюсь

к Сэмпсону, он ухмыляется.

— Думаю, я ей нравлюсь.

— Что ты хочешь?

Он смотрит на меня.

— Кто-то сегодня огрызается.

— Скажешь хоть что-нибудь и можешь поспрошаться со своей рукой.

Он машет пальцами перед моим лицом.

— Ты бы лишила многих девушек этого волшебства.

— Или спасла их от страданий, — бормочу я.

Сэмпсон смотрит на меня с любопытством.

— Как дела с твоим заявлением?

— Ты смотришь на потенциального магистра Стэнфорда, — бормочу я.

На прошлой неделе мои социальные сети были полны фотографий студентов, празднующих свое зачисление в Далтон. Я ничего не получила, и когда разговаривала с Лэнгстон, она сказала, что заявки на зачисление в магистратуру обрабатываются дольше. Если терпение и является добродетелью, то я ею не обладаю.

— Посмотри на это с другой стороны, ты могла бы оказаться в солнечной Калифорнии, а не в Коннектикуте, — говорит он.

Безнадежность овладевает мной.

— Вся моя жизнь здесь. Каждый профессор, с которым я провела время, чтобы познакомиться, все мои друзья, — я делаю паузу, чтобы сдержать эмоции, комом подступающие к горлу. — Эйден.

— И я, — он улыбается, не в силах рассеять темную тучу, нависшую над моей головой. — Но Эйден собирается в Канаду. Ты все равно не смогла бы быть с ним.

— За исключением того, что теперь я могу оказаться на Западном побережье, а не в нескольких часах езды отсюда.

— Ты поступишь в Далтон, и если по какой-то гребаной случайности этого не произойдет, я переведусь на юридический факультет Стэнфорда, чтобы составить тебе компанию.

Мое сердце словно перестало вмещаться в грудную клетку.

— Ты сделаешь это ради меня?

— Только скажи, Искорка.

Из меня вырывается смех. Впервые мы использовали это прозвище в третьем классе после просмотра «Моего маленького пони». Меня звали Искорка, а Сэмпсона – Дэш.

— Зная тебя, тебя примут в тот же момент, когда ты подашь заявление. Но я не для того всю свою жизнь слушала, как ты говоришь о юридическом образовании в Далтоне, чтобы его не получить.

Когда кто-то зовет меня по имени, мы поворачиваемся к Коулу Картеру, бегущему к нам. Он прислоняется к статуе, чтобы перевести дыхание.

— Ты сойдешь с ума! Я только что видел Донни Рая.

Увидеть Коула, проявляющего столько эмоций, – редкость. Обычно он отсиживается в своем подвале, не отрывая глаз от экрана.

— Да, он учится здесь, чувак, — говорит Сэмпсон.

Коул качает головой.

— Этим утром он был в новой закусочной «У Лолы» в Западном Хартфорде.

— И что?

— Он был с Лэнгстон, — он говорит это так, словно это огромное открытие. Я бросаю взгляд на Сэмпсона, чтобы убедиться, что я не единственный свидетель умственного упадка Коула.

— Она его консультант. Они, наверное, обсуждают курсовую работу, — говорю я.

— Конечно. Если для работы требовалось, чтобы его язык был у нее в глотке.