Столп. Артамон Матвеев
Шрифт:
А сам уже думал, есть ли на конюшне скотинка, достойная царских конюшен. Два дня, впрочем, впереди.
— А что это за икона у тебя в простенке? — спросил Алексей Михайлович хозяина, стоявшего с супругою на почтительном удалении от стола.
— Блаженный Микула Свят. Мой батюшка родом из Пскова.
— На палке он, что ли?
— На палке, великий государь. Микула Свят с ребятишками на палках любил скакать.
— Знаю про него — Иоанну Васильевичу кусок сырого мяса поднёс.
— За пролитую
— Царь — руки Божии! — грянул вдруг Алексей Михайлович. — Дерзили — и наказаны. Богу, говорю, дерзили.
«Господи! Весь день насмарку», — перепугался Матвеев.
— Воистину так! — согласился хозяин, кланяясь. — Фёдора Сыркина пресветлый Иоанн Васильевич приказал под водой протащить, а потом и спрашивает: «Что видел?» А тот в ответ: «Чертей, которые ждут тебя». Иван Васильевич тут и поставил его в котёл с кипящей водой, деньги требовал. Сыркин пытки не стерпел, отдал тридцать тысяч серебром, а Иван Васильевич велел его в куски рубить... Всё из-за дерзости, великий государь.
— Домой пора! — Алексей Михайлович резко встал.
На поляне царя и царицу ждала карета: Артамон Сергеевич и об этом подумал.
Их величества тотчас укатили, Матвеева с собой не позвали.
«Господи! — думал Артамон Сергеевич. — Неужто Тишайший на себя шубу Грозного примеряет?»
Сосало под ложечкой: Михалыч отходчив, да на авось нельзя полагаться. Прикидывал, кого из древних царей представить в комедии — в пример бы себе взял государь державный. Со Спафарием надо посоветоваться, но так и подмывало царя-изверга подсунуть, как его Бог наказывает.
8
«Лошадь — человеку крылья», — приговаривал Артамон Сергеевич, обходя конюшню.
Жеребцы как жеребцы, с норовом, кобылы холёные, ладные, у меринов вечное их недоумение в глазах.
Удивить было нечем. К хозяину подошёл татарин Мужип — подарок гетмана Демьяна Многогрешного.
Улыбнулся — рот зубастый, в глазах дикие огоньки.
— Конь-огонь нужен? Мужип знает, где взять.
— Где же?
— Моя земляк служит конюшня. Там торговый человек стоят. Есть конь. Араб. Серая-серая в гречку! — И поцеловал себе пальцы.
— Серый в гречку, говоришь? Поехали, Мужип.
Владельцем коня оказался армянин, прибывший в посольстве армянской шёлковой компании во главе с Григорием Лусиковым. Купца звали Арам. Увидевши перед собой самого Артамона Сергеевича, купец пал в ноги: в Персии сильные мира сего зависимых от их воли людей почитают за рабов.
— Я слышал, — сказал Матвеев, — у тебя есть добрая лошадь на продажу.
— О, господин! — просиял купец. — Если лошадь нужна Артамону Сергеевичу, она — его. Я прикажу надеть на коня уздечку
— Я хотел бы посмотреть сначала.
— О, господин!
Лошадиные благородные крови — всё на морде.
Голова точёная, губы и ноздри нежно-розовые, в глазах то замирающий, то нарастающий потаённый блеск. Уши настороженные. На шее каждая жилочка видна. Масть, может, и впрямь серая в гречку, а скорее лунная, когда сумерки, когда луна не набрала света.
— Сколько? — спросил Артамон Сергеевич.
— Уздечку, седло! — тотчас распорядился купец Арам.
Принесли тёмно-синий чепрак из аксамита, самой драгоценной ткани, по узорам — крупная бирюза. Седло из кашанского бархата, тоже глубокого синего цвета, но словно бы с прозеленью, а чудится и что-то серое, воистину сумеречное. Стремена серебряные, устроены по-русски, короткие, с чеканкой. На седло накинули намёт из алтабаса с жемчужными цветами. По узде золотые чашечки с бирюзой внутри.
— Сколько же это стоит?! — спросил Артамон Сергеевич, озадачиваясь.
Арам посмотрел в глаза царскому другу:
— Сорок рублей.
Сорока рублей не хватило бы на повод, но тут Артамон Сергеевич увидел клетку, а в клетке орла.
— Клетка позлащённая. Всего с господина пятьдесят рублей. — Арам поклонился. — Прошу господина откушать.
Артамон Сергеевич согласился: надо было узнать, чего хотят армяне за коня, за дивную сбрую.
Шёлковую торговлю порушил бунт Степана Разина. Григорий Лусиков приехал в Москву восстанавливать договор, но шелка не привёз. Боялся казаков. Однако бунт уже был усмирён, а царская казна понесла убытки. Ради торговли строили корабль «Орел» да ещё бот, набирали иноземцев. Девять тысяч улетело в трубу.
Вопрос о шёлковой торговле был решён неделю тому назад. Царский указ, подготовленный Матвеевым, гласил: русских торговых людей и их приказчиков в Персию впредь из Астрахани не отпускать. Персидским купцам торговать в Астрахани, а в верхние города им ездить нельзя.
В запрете дурного умысла не было.
Хан города Шемахи ограбил гостя Астафья Филатьева и приказчиков других русских купцов. Объявил, что сие — в отместку за грабежи Стеньки Разина. Выходило, русским торговым людям путь в Персию заказан.
Персидских же купцов нельзя было пускать в русские города и в Архангельск, куда рвались армяне, по двум причинам. Во-первых, они могли встретить в торговых рядах свои товары, которые забрали у них разинцы. Разинцы спустили награбленное за бесценок расторопным астраханцам, те, с выгодой для себя, — купцам да приказчикам, персидские товары в русских городах стали за обычай. Во-вторых, нельзя было допустить, чтобы персы торговали шёлком с немцами. Россия желала оставаться единственным поставщиком драгоценных тканей в Европу.