Столп. Артамон Матвеев

Бахревский Владислав Анатольевич

Арам и его брат Качар угощали Артамона Сергеевича пловом, сушёными фруктами, сладостями, хотя на столе была и московская снедь, даже сёмушка. Армяне хвалили Москву, удивлялись множеству храмов, но разговор коснулся-таки важного для купцов предмета: почему нельзя допустить шёлковую кампанию в Архангельск?

— Вы же мудрые люди! — изумился вопросу Матвеев. Взял вазу с золотым урюком, поставил перед собой. — Вы привезли и продали товар русским гостям. Они перепродали купленное у вас немцам. Немцы заплатили за сию курагу ефимками. — Снял с пояса кошелёк, высыпал на стол сорок монет, пригрёб к себе. — Ефимки пошли в казну, казна расплатилась с купцами мелкой серебряной монетой. — Достал ещё один

кошелёк, высыпал на стол ровно десять рублей. Улыбнулся. — И все в прибыли. Ваш товар частью остался в России, частью ушёл к немцам, царская казна получила полновесные ефимки, купцы пусть мелкое, но серебро, а вы увезли в Персию товары, каких у вас нет. — Взял блюдо с сёмгой, поставил перед Арамом. — А теперь другой расклад. Вы привезли золотую курагу и продали сразу немцам. Они заплатили вам золотом, — достал золотую монету, — ефимками, и всё это ушло в вашу страну. — Передвинул ефимки Качару, кинул сверху золотой, себе взял блюдо с сёмушкой. — Русские гости кукуют со своим товаром, казна без прибыли, царству — убыток.

Арам улыбнулся:

— Не совсем так, Артамон Сергеевич! Мы купили бы у вас соболей, моржовые бивни, слюду, и сёмгу купили бы...

— Соболя и морской зуб для нас — всё равно что серебро и золото. Давайте уж в Астрахани торговать. Ваш гость Григорий Лусиков сии статьи договора нашёл полезными и подписал. — Придвинул к Качару мелкое серебро. — С ефимками пятьдесят рублёв. Золотой на память о Москве. Но скажите, какой помощи вы ожидаете от меня?

— Мы с братом хотели бы купить соболей, куниц, чёрных лис, но немного, чтобы уменьшить риск. Мы охотно взяли бы тюленьи шкуры, шкуры белых медведей, голубых песцов... Нам не обойтись без поездки в Архангельск.

— Царский указ в России объехать стороной невозможно, — сказал Артамон Сергеевич, не скрашивая отказ улыбкой. — Можно сделать другое. Найдите русского торгового человека, если трудно, я сам его сыщу, скажите, сколько и чего вам надобно, и всё будет доставлено в Москву и даже в Астрахань.

Арам поклонился:

— Да, это возможно. Самим выбрать товар надёжнее и дешевле, но пусть будет так. Если ваша милость пришлёт нам своего человека, мы ему сделаем заказ и будем ждать товары... в Москве.

— По рукам! — Артамон Сергеевич, смеясь, щёлкнул ладонью по ладони ближе к нему сидящего Качара, а тот тоже смеялся, но спросил:

— А почему всё-таки нельзя устроить торговлю по-старому? Ваши гости ездили бы вольно в Персию, наши — в русские города.

— Московские купцы на днях подали мне сказку о своих торговых бедах в шахской земле. У вас в каждом городе свой хан, свой бей. Ханы и беи забирают лучшие товары. Платят в половину цены, в треть. Держат иные товары по году, а потом возвращают как негодное. В Шемахе двадцать лет тому назад хан заключил русских купцов в тюрьму и держал как разбойников семь лет. Товаров не вернул. Убытки составили пятьдесят тысяч рублей серебром! Двенадцать лет тому назад шевкал Тарковский пограбил товары знаменитых наших гостей Шорина, Филатьева, Задорина, Денисова. Убытков было на семьдесят тысяч! А в прошлом году этот же шевкал ограбил на пять тысяч рублей астраханского торгового человека Нестора, родом, как и вы, армянина... С вашими купцами беда случилась только однажды, казак Степан Разин погулял по вашим городам, но Разин и наша печаль.

На том и расстались, друзьями.

Артамон Сергеевич ликовал. Подарил он царевичу Фёдору на день рождения коня отменного, с отменной упряжью, да ещё орла.

Царевича обрадовал, но уязвил щедростью дара Куракина и младшего Хитрово: царские дядьки пошли своё дудеть Фёдору Алексеевичу:

— Конь хорош, да не по нашей погоде. Зимой от него проку никакого!

Орла, а птица была грозная, великая,

накормили отравой. Сдохла в день праздника, 30-го же мая, к вечеру.

— Ну и подарочек! — закатывал глаза князь Фёдор Фёдорович, а младший дядька Иван Богданович гневом пылал:

— Заразить, что ли, тебя, света нашего, своей птицей хотел?! Петрушке-то куклу поднёс да ещё кубок стеклянный, а в кубке всяких яхонтов с верхом. Камушки-то небось не подохнут.

9

Царь с царицей молились в Троице-Сергиевой лавре, и Артамон Сергеевич был рад, что власть далеко. Огорчать не хотелось.

В Рязани 4 июня умер митрополит Илларион. Для Церкви утрата. Мудрый был пастырь. Озадачило донесение с Дона. На реке Медведице, в неприступном месте, елецкий кузнец Кузьма Косой со товарищи возвёл городок, ватагу собрал. Зовёт идти на Москву, дабы очистить Русскую землю от царя-антихриста. Вокруг Кузьмы собираются люди старого обряда.

Отправил к казакам подьячего, наказал крови не проливать. Пусть казачья старшина заманит царского ругателя и отошлёт в Москву.

На Украине, как всегда, шла круговерть. Воевода Григорий Григорьевич Ромодановский, убаюканный посланиями дружбы Лизогуба и самого Дорошенко, отправил за Днепр в Киев полк: били челом великому государю о подданстве — пожалуйте.

Увы! Каневские казаки, гетман Дорошенко, есаул Лизогуб единодушно сказали: не хотим быть рабами московского царя.

Пришлось полку убираться обратно за Днепр с поспешанием. А тут ещё объявилась татарская напасть. Харьковский воевода, посланный рассеять пришельцев, целый день отбивал атаку татарской конницы и ночью отступил.

Сообщая обо всём этом, Ромодановский оправдывался: переправить всё войско к Каневу было невозможно! Разлив Днепра нынче великий, Дорошенко все суда отогнал на свою сторону.

Ромодановскому вторил гетман Иван Самойлович: переправить войско в Канев невозможно, Дорошенко суда отогнал...

Артамон Сергеевич был в ярости. Приказа соваться за Днепр Москва не отдавала. Перейти границу — ожесточить хана, а то и самого султана. Иное у Москвы на уме: ждать. Одолеть Турцию — славно, да не выгодно. Поляки тотчас воспрянут. Тогда только поспевай выслушивать гордецкие запросы комиссаров. А стало быть, и среди казаков жди новой смуты.

«Дорошенко суда отогнал! — Перо так и летело по бумаге. — Да если бы и река не вспучилась и лодки оказались на месте, разве вам велено было переправляться за Днепр?! Вам именно было велено стоять у Днепра где пристойно и, устроясь обозом, послать к Дорошенку с милостивыми грамотами двоих досужих людей, а не полк. Так же было велено, услыхав о татарах, не отступать, а выслать против них часть войска».

Артамон Сергеевич бросил перо, вытер платком взмокший лоб. Посидел, прикрыв глаза, потянулся к ларцу с бумагами, взял донесение верного человека, служившего писарем у киевского полковника Солонины. Сообщение было тоже не из приятных: Дорошенко распускает слухи, что казаки Левоборежья и Правобережья сговорились и будут бить и гнать москалей из Киева, из Нежина, из Батурина.

Письмо самого Солонины — скулёж! Артамон Сергеевич перечитал отчёркнутое место: «Воеводы и головы стрелецкие, идучи дорогою под Киев, брали подводы многие, и из этих подвод большая половина пропала. Людей, которые за подводами шли, стрельцы били, за хохлы драли и всякими скверными словами бесчестили. У бедных людей дворы и огороды пожгли, разорили, сено всё потравили, крали и силой отнимали. Такой налоги бедным людям ещё не бывало! Не знаю, как и назвать: неужели это христиане к христианам пришли на защиту? Но и татары то же бы сделали!»