Стоя в чужой могиле
Шрифт:
Она посмотрела на него:
— Нина постоянно говорит о вас в своих интервью. Потом я увидела фотографию вас вдвоем…
— И?
— Ей нужно сказать — пусть прекратит.
— Прекратит искать или думать, что вас убили?
Она продолжала сверлить его взглядом.
— И то и другое.
— Почему вы не скажете сами?
Она помотала головой:
— Ни за что.
— Тогда объясните мне, зачем вы это сделали. — Ребус отхлебнул кофе.
— Во-первых, мне нужно, чтобы кое-что сказали мне вы. Как по-вашему, почему она это делает?
— Она
Но Салли Хазлитт уже снова качала головой:
— Она вам рассказывала, как мы жили?
Ребус немного подумал.
— Ваши родители были учителями. Жили в Лондоне…
— И все?
— По ее словам, в Крауч-Энде… место лучше, чем они могли себе позволить. Но какой-то родственник оставил наследство. — Он помедлил. — Она, кстати, по-прежнему там живет, с вашим дядюшкой Альфи. Ваш папа читал вам вслух, когда вы были маленькой. — Он снова помолчал, глядя ей в глаза. — Вы знаете, что он умер?
Она кивнула:
— Воздух стал чище.
И наконец Ребус понял.
— Он многому меня учил, — продолжила она с намеком. — Очень многому.
Воцарилось молчание; Ребус нарушил его уже мягче:
— Вы матери говорили?
— Зачем — она знала. Она только поэтому и хочет выяснить, жива ли я. Потому что если жива, то могу проболтаться.
Она смотрела в пол, в глазах стояли слезы.
— Почему же вы так долго ждали и дотянули до Эвимора?
Ей понадобилось время, чтобы взять себя в руки.
— Я не хотела учить английский в университете — это была его идея, а не моя. И чем больше мы сидели в нашем эвиморском шале и говорили о будущем, тем яснее мне было, что я не смогу сказать ему это в лицо.
Ребус понимающе кивнул.
— Он… к тому времени уже прекратил. Перестал, когда мне было четырнадцать. — Она откашлялась. — Покажется бредом, но тогда я думала, что это я виновата, и становилось еще хуже. Потом я годами думала, как его наказать, и вечером тридцать первого декабря почувствовала, что мне море по колено — хотя бы и море джина. В незнакомом месте за сотни миль от них все вдруг показалось намного проще.
— Но что же было потом, когда вы узнали о его смерти?..
— Тогда уже было поздно. Я понимала, что не вернусь.
— Печальная перспектива — жить в вечном страхе, что тебя узнают.
— Поэтому вы должны ей сказать, чтобы она прекратила. Я жива, со мной все в порядке, и я больше не хочу ни видеть ее, ни говорить с ней.
— Было бы гораздо проще, если вы сами…
— Не для меня. — Она соскользнула с табурета и встала перед ним. — Так скажете или нет?
Ребус надул щеки:
— Вы уверены, что хотите жить такой жизнью?
— Так уж вышло. — Она пожала плечами. — Многие живут куда хуже. Вам ли не знать.
Ребус подумал, затем согласно кивнул.
— Спасибо, — сказала она, жалко улыбаясь.
Ребус пытался придумать, что бы сказать еще, но было поздно: она уже дошла до двери. Однако на улице она вдруг остановилась,
— Вот еще одна ложь — у меня нет дядюшки Альфи. И вообще нет никакого дядюшки.
Она отворила дверь, снова вышла на улицу и стала удаляться при своей сумке через плечо, с высоко поднятой головой — пока поток прохожих не поглотил ее. Ребус вытащил телефон и добавил ее в список контактов. Она, вероятно, сменит номер, как меняла собственное «я» на совершенно новое, даруя себе совсем другое прошлое. Он понимал, что она бездарно тратит свою жизнь… но это была ее жизнь, и она могла распоряжаться ею как угодно. Сохранив номер, он сунул телефон в карман и, вспоминая недавний разговор, провел рукой по щекам. «Он многому меня учил…» «Могу проболтаться».
«У меня нет дядюшки Альфи. И вообще нет никакого дядюшки…»
— Так кто же такой этот Альфи, черт его побери? — спросил себя Ребус, глядя на свое отражение в оконном стекле.
Часть пятая
Запах крови повсюду — даже в камне…
54
Ребус вошел в офис ОРНП на Феттс-авеню и увидел, что тара уже прибыла. Питер Блисс и Элейн Робисон наклеивали ярлыки и укладывали папки.
— Явился помочь? — воззвала Робисон.
— Это все отправится в канцелярию прокурора? — Он наподдал коробку.
— Да, туда, — отозвался Блисс. — Там они будут в порядке — не то что по прибытии.
— Ты не волнуйся, — добавила Робисон, — мы пару штук тебе оставили. Чтобы не чувствовал себя в стороне.
— А где наш постреленок Дэнни?
— На очередной встрече с большими шишками.
— Что, ему светит место?
— Похоже на то, — признал Блисс.
— Совсем от рук отобьется, — заметил Ребус.
— Ну, нам-то уже будет все равно. Наше дело теперь смотреть сериалы и гнать от дверей продавцов залежавшейся хрени.
— Вместо залежавшихся уголовных дел, — с улыбкой добавила Робисон. — Впрочем, я, может быть, сперва ненадолго съезжу в Австралию.
Она взяла со своего стола фотографию моста Сидни-Харбор и поцеловала ее. Потом обратилась к Ребусу:
— В следующую пятницу мы собираемся выпить и закусить.
Ребус снял пустую коробку со своего стула и сел за стол:
— Я посмотрю, что у меня в ежедневнике.
— Как тебе Инвернесс? По телевизору смахивало на цирк.
— Прессу хлебом не корми — дай им нового Соуни Бина, чтобы нас напугать.
— Кого-кого?
— Был такой людоед — может, вымышленный.
— А к Грегору Маграту заезжал? — спросил Блисс.
Ребус кивнул:
— И передал ему новости.
— Как он воспринял?
— Философски.
— Хорошее он там нашел местечко?
— В тихий день, наверно, неплохое…
Блисс фыркнул:
— Знаешь, до отставки Грегор всегда гонялся за солнцем. Они с Маргарет возвращались с Тенерифе черные как смоль.