"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Сядь, – повторила Инна и повернулась к Владе. – Извините нас. Не нужно было выяснять отношения в вашем присутствии.
– Ничего, я уже начинаю привыкать к вашим… к выяснению отношений, – ответила Влада.
Перед Ковалевым Инна извиняться не стала. А ему очень хотелось уйти, чтобы не слушать бреда на тему странных фантазий.
Ангелина все же села – напротив Ковалева. И сказала, глядя ему в глаза:
– Я не делала заговор на смерть, ни на вашу, ни на смерть вашей матери. Я не сумасшедшая. Я лишь хотела, чтобы Наташка уехала. Испугалась и уехала. Видите ли, бабкино пророчество звучало расплывчато: сын Наташки погубит
– Ерунду не болтайте, – проворчал Ковалев. – Я готов поверить в то, что вы вызывали домового. Я тоже в детстве вызывал пиковую даму и кровавую Мэри. Сам я их не видел, но кое-кто из моих друзей утверждал, что они приходили. Однако у меня во дворе сидит нормальный, живой и вполне покладистый пес. Ветеринар сказал, что ему около двух лет.
Ангелина его будто не услышала.
– Смирнов его долго ловил, собирался утопить. А когда поймал, вдруг передумал. И тоже считал, что его Хтон вполне покладистый и безобидный пес. Впрочем, это возможно: ведь он сделал то, для чего его вызвали…
– А я думаю, что в ту ночь кто-то нарочно привел злую собаку в дом к моей матери. Это гораздо более правдоподобно, нежели вызов домовых, заговоры на смерть и прочая чушь. Учитывая, чем кончилось дело, можно назвать бедного пса убийцей. И даже демоном смерти, звучит поэтичней. Я бы хотел узнать, кто это сделал, но, боюсь, по прошествии стольких лет найти его невозможно. Зоя Романовна утверждает, что это была она.
– Она врет! – усмехнулась Ангелина. – Она была у меня в ту ночь. И никуда не отлучалась. Мы бы проболтали до утра, такое часто бывает с девушками, но услышали крики тети Паши, увидели людей под мостом… Я тогда жила на другой стороне реки, неподалеку от вашего дома.
– Серый, они тут все сумасшедшие? – спросила Влада по пути к дому.
– Ага, – ответил он.
Дождь лил и лил, растопив почти весь снег. Они шли вдвоем под одним зонтом, Влада прижималась к Ковалеву и иногда заглядывала ему в глаза снизу вверх.
– Я серьезно. Они же шизофренички обе… Ты слышал, о чем они говорили? Я подумала даже, что они нарочно это все разыграли. Но администраторша так натурально руки ломала, как ни одна актриса не может. И если они на полном серьезе, то это диагноз. Про какой дом на болоте они говорили? Аня тоже сказала про дом на болоте.
– Дом, где жила прабабка Инны. Я там был. Дом как дом… Заброшенный, даже электричества нет. Мальчишки бегают туда испытывать смелость, это местная традиция.
– Татьяна сказала, чтобы мы приходили обедать вдвоем… – сказала Влада в пространство.
– Я не пойду.
– Сказать, что ты болеешь? – Она подняла голову и хитро сощурилась.
– Я думаю, мою внезапную болезнь обсуждают и в младшей группе?
– Юлия Михайловна рассказала: Селиванов собирался писать заявление, что это он закрыл
– Я же говорил: и в младшей группе…
– Юлия Михайловна тоже перед тобой извиняется. Она не предполагала, что Зоя вызовет наряд. Кстати, на лице у тебя почти ничего не заметно. Подумаешь, на брови царапина…
– Ага, порезался, когда брился…
На обед Ковалев все же не пошел, а пойти на ужин Влада его уговорила. И, немного подумав, он решил, что глупо и малодушно отсиживаться дома.
Впрочем, и субботний ужин, и воскресный завтрак всегда были тихими.
Аня отказалась идти домой, сказала, что хочет ночевать в санатории, с девочками. Объяснила, что с мамой и папой она будет жить еще всю жизнь, а с Анжеликой только три недели. Влада не стала ее уговаривать, решила, что дочери полезно общение со сверстниками.
Баню Ковалев истопил сам, уже без помощи бабы Паши. Не очень-то хотелось появляться в таком виде даже перед Владой, но она не стала заострять внимания на его синяках. Попыталась, правда, отказаться от интима на кушетке в предбаннике, но ломалась недолго.
Река раздумала замерзать, дождь растопил даже широкие закраины, вода поднялась до самых мостков и выплескивалась на доски. От жаркого пара Ковалев чувствовал себя неважно – снова затошнило и заболела голова, – и как минимум окунуться в воду ему казалось просто необходимым.
– Если ты сейчас застудишь почки, то в самом деле рискуешь стать хроником, – намекнула Влада. – Погляди, лед идет по воде…
– Ледяная вода неопасна, если быстро макнуться… Даже наоборот, обжигает, сосуды расширяет.
– Вот и макнись. Незачем нырять и плавать, тем более что мостки такие скользкие.
– Я один раз нырну и сразу выйду на берег, ладно?
Обычно Ковалев не просил у жены разрешения…
– Но только сразу! – нехотя согласилась Влада.
Признаться, Ковалев опасался, что от перепада температур в голове что-нибудь лопнет, но река приняла его в объятия нежно, осторожно, будто почувствовала, что ему нужно: остудила, а не обожгла, заставила дышать глубоко и спокойно, а не перехватила дыхание, сняла головную боль и избавила от тошноты.
– Серый, ты сказал «сразу»! – крикнула Влада с крыльца, где пряталась под дождем, завернувшись в простынку.
Он ушел под воду еще раз и вынырнул у самого берега. Пальцы уже начинало ломить от холода… И, поднимаясь на ноги, Ковалев провел ладонью по поверхности воды и одними губами шепнул: «Спасибо».
Любовь и вожделение, клокотавшие в горле, он отдал Владе – на кушетке в предбаннике.
Всю ночь за окнами завывал ветер, бросал в них тяжелые дождевые струи – стекла подрагивали с наветренной стороны от особенно резких порывов.
Дождь прекратился только к утру, река вздулась и помутнела, ветер гнал против течения мелкие островерхие волны, кое-где сдувал с воды пену – как в океане во время шторма. Впрочем, ветер в самом деле был штормовым. Ковалев искренне пожалел отца Алексия и его прихожан, собиравшихся пройти три километра крестным ходом…
После завтрака Татьяна Алексеевна остановила Владу и Ковалева на выходе из столовой и пригласила их (обращаясь более к Владе) на массовое мероприятие – народные гулянья после крестного хода и молебна в часовне.