"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Однако никому не приходило в голову использовать змей как проводников в мир духов, вместо ворон или росомах.
Отец видел границу миров, но, в отличие от Спаски, не мог выходить в межмирье. Милуш не принимал всерьез его планов и расчетов, называл их прожектами и сказками, но отец не слушал: он составлял свою энергетическую модель мира. Он имел подробнейшую карту толщины границы миров, но без Спаски не смог бы составить карту энергетических потоков: он думал о том, что есть способ поставить заслон на пути «реки любви», уносящей силу в Верхний мир.
– Выморочные земли – зона очень тонкой границы миров, – объяснял отец, –
Если бы отец не спрашивал, Спаска бы никогда не задумалась об ответе, который для нее был чрезвычайно прост: и Храм, и мрачуны Верхнего мира отдают силу, а не получают. Как вода льется сверху вниз, так скользит и энергия в межмирье. В нем нет расстояний, оно не имеет протяженности, оно везде и нигде. Выслушав ответ, отец заставил Славуша заниматься со Спаской геометрией, но эта наука давалась ей с трудом.
Кроме отца, никто не верил в появление Вечного Бродяги. И хотя колдуны праздновали день его появления на свет, это был лишь повод для праздника, не более. Впрочем, и отец, не сомневаясь в том, что Вечный Бродяга появится и прорвет границу миров, никогда на это не рассчитывал. И говорил, что надеяться – это одно, а уповать – совсем другое. Но Спаска видела: наступивший четыреста двадцать седьмой год для отца особенный. Он ждал.
В конце февраля отец вернулся в замок на коне. Спаска в это время смотрела, как Славуш совершенствуется в мастерстве стрельбы из лука; они стояли между надвратных башенок замка, на стене. Уроки Славушу давал Бойко Бурый Грач – лучший стрелок в замке, и соревновались они не в меткости: нужно было не просто попасть в моченое яблоко, а оставить его целым – только проткнуть стрелой, а не разнести на кусочки. Спаска держала яблоки двумя пальцами, и весь ее плащ, лицо и волосы были забрызганы ошметками яблок, пахших брагой и затхлью. Бойко аккуратно нанизывал яблоки на выпущенные стрелы, у Славуша это получалось хуже: либо стрела не долетала до Спаски, либо со свистом пронзала яблоко, разбрызгивая его по сторонам, и, звякнув о стену башенки, падала на каменный пол. Спаска, утирая лицо, отпрыгивала в сторону и хохотала, Бойко смеялся и хлопал Славуша по плечу, а тот приговаривал:
– Ничего. Сейчас получится. Вот увидите, сейчас все будет точно!
Всадника на гати первым увидел Бойко.
– Ты гляди ж, гляди ж, что делается! Ведь убьется сейчас! Да кто ж так по бревнам скачет!
Спаска приподнялась на цыпочки, чтобы заглянуть за стену: скакать по гати мог только отец, других сумасшедших в окрестностях замка она не знала.
– Ворота открывайте! Мост опускайте! Ловите коня! – заорал Славуш привратникам и сам кинулся по лестнице вниз.
– Сворачивай! С гати сворачивай! – кричал отцу Бойко. – В мох падай! На мостовой разобьешься!
Заскрипел ворот, опускавший мост через ров, стукнул засов на воротах. Конь летел вперед по скользким бревнам, выбивая из них гнилые щепки. Отец потянул правый повод, но конь не свернул, лишь выгнул шею в сторону. Он был так близко, что Спаска видела и пену на удилах, и мечущиеся, налитые кровью глаза лошади. В двух локтях от моста отец дернул поводья к себе изо всех сил, конь взвился на дыбы,
Спаска бросилась вниз, путаясь в юбках и полах плаща и не помня себя от ужаса: а если убился?
Мимо нее через подворотню повели коня – конь дрожал, прихрамывал, дергал головой, пытаясь вырвать из рук привратника поводья, но тот хлопал лошадь по холке и приговаривал:
– Тихо, тихо… Все хорошо, ничего не бойся.
А с моста уже доносился голос Славуша:
– Лошадь же тварь живая, да еще и бессловесная, ну зачем ты над ними издеваешься?
– А я, значит, тварь словесная. Надо мной издеваться можно сколько хочешь, – ответил отец. Он только-только поднялся на ноги и потирал ушибленный локоть.
Спаска отодвинула Славуша в сторону:
– Татка, ты ушибся? Тебе больно?
Ей не было жалко коня, отца она любила гораздо сильней, чем чью-то лошадь.
– Да ничего страшного, кроха… – Отец попытался сделать шаг и тут же припал на левую ногу. – Разве что самую малость.
Он положил руку Спаске на плечо, шагнул вперед уверенней и спросил:
– А кто это плюнул гнилым яблоком тебе в лицо?
– Это… Славуш… – Спаска прыснула.
– Ничего себе знаки внимания теперь у юношей… А, сын-Ивич?
Славуш ничего не ответил, подставляя отцу плечо, а потом спросил:
– Что-то случилось?
– А то! Или ты думал, я на лошадке захотел покататься? На самом деле мне надо было спешить в Хстов, но сюда было гораздо ближе. Пошли к Милушу.
В Хстов выехали тут же, не дождавшись ужина. Отец почему-то подозревал, что в замке Спаске угрожает опасность, поэтому взял ее с собой.
Ехали на скрипучей бричке, которой управлял глухонемой кучер.
– Понимаешь, кроха, сдается мне, Храм выходит из повиновения чудотворам. Чудотворы не могут обойтись без колдунов, идут на уступки, заключают соглашения. Государь хоть и молод, а тоже понимает, что без колдунов не будет расти хлеб. Храм же боится потерять власть. Вчера Государь послал Милушу какую-то грамоту, и я видел, как убили нарочного, отправленного в замок, а грамоту эту сожгли. Поэтому и еду в Хстов – надо узнать, что было в грамоте.
– А почему ты думаешь, что замку что-то угрожает?
– Потому что Милуша хотят поссорить с Государем. И если они этой цели добьются, Государь может послушать храмовников, а не чудотворов.
2 марта 427 года от н.э.с. Исподний мир
Капитан бригады Особого легиона Знатуш Огненный Сокол вошел в канцелярию, когда день клонился к закату и Волчок зажигал свечи. За окном лил и лил дождь, с плаща капитана капала вода, а звонкие сапоги со шпорами оставляли мокрые следы. На краге его, как всегда, сидел сокол.
– Здорово, Волче. – Он протопал к столу. – Мне сказали, ты ловко подделываешь даже самые хитрые росчерки.
– Во имя Добра… – пожал плечами Волчок.
– Нужно изобразить вот этот росчерк вот под этим пергаменом. – Капитан достал из-под стеганки сложенные вчетверо грамоты. – И желательно сразу забыть о том, что ты это сделал.
Волчок, несколько раз щелкнув огнивом, зажег свечу, а капитан развернул грамоты на столе. Только не полностью – ни одной, ни другой Волчок прочитать не смог.