"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Мне надо сначала попробовать. – Он отодвинул вторую грамоту в сторону, мельком глянув на герб Сизого Нетопыря внизу пергамена. – Это займет время.
– Я не спешу. Работай спокойно, – ответил капитан, но не сдвинулся с места. Только сокол то и дело недовольно покрикивал.
Волчок достал из ящика бумагу, зажег остальные свечи в подсвечнике, надеясь, что капитану надоест ждать, но тот, казалось, даже не скучал, глядя на эти приготовления. И выводил Волчок витиеватую роспись нарочито долго, взялся за второй лист бумаги, а капитан даже бровью
– По-моему, уже получается… – сказал он, но скорей из одобрения, а вовсе не для того, чтобы Волчка поторопить.
– Нет. Видите, у этого завитка петля округлая, а не вытянутая, как у меня?
– Ишь ты… Молодец, я бы и не заметил. Работай, не спеши.
Если бы грамота была написана на бумаге, можно было бы разобрать отдельные слова, отпечатавшиеся на другой стороне листа, но плотный пергамен исключал такую возможность. И, несомненно, это была подпись Милуша Чернокнижника, но что за каверзу придумали в Особом легионе, Волчок понять так и не смог.
– Если испортишь пергамен, ничего страшного не будет, – снова подбодрил его капитан. – Еще один сделаем.
– Я не испорчу, – спокойно ответил Волчок. Сделать все равно ничего нельзя. И если ничего нельзя сделать, то не нужно и пытаться – это он запомнил хорошо, впитал в себя, как заповедь, и на этом успокоился.
Росчерк на пергамене получился точь-в-точь таким, как требовалось, и капитан довольно прищелкнул языком.
– Эх, надо было брать тебя к себе в бригаду тогда, а теперь кто ж тебя отдаст… – усмехнулся он и сгреб со стола листы бумаги, на которых Волчок пробовал изобразить сложный росчерк Чернокнижника. А потом, скомкав, кинул их в медное блюдце и поднес к бумаге свечу.
Волчок сбежал по ступенькам башни Правосудия; толкнув тяжелую дверь, вышел в тюремный двор и потянулся. Все. Завтра праздник, можно идти домой и забыть о службе до послезавтрашнего утра. Он накинул капюшон на голову, махнул рукой гвардейцу у ворот и вышел за калитку – наконец-то…
Дорога до Мельничного ручья заняла не более получаса, но Волчок был только рад этой прогулке. Пусть остальные гвардейцы снимали комнаты поближе к храму Чудотвора-Спасителя, ему гораздо лучше жилось на окраине. Уходя от храма, Волчок словно оставлял головную боль там, в центре города. И в Мельничном ручье, на площади Восхождения начиналась совсем другая жизнь.
Колокольчик звякнул на входе в «Пескарь и Ерш».
– Мамонька, это я! – крикнул Волчок, скинул капюшон и отряхнул воду с плаща.
В голове еще мутилось от приказов, протоколов дознаний, доносов и приговоров, и надо было сбегать в «Семь козлов», на голубятню – сообщить о подделанной подписи Чернокнижника, это может спасти кому-нибудь жизнь. Но нос щекотали умопомрачительные запахи кухни, уютно тлели в очаге торфяные катыши, над одним из трех столов покачивалась настоящая масляная лампа, роняя желтый свет на вышитую скатерть, и Волчок решил сначала поужинать, а потом идти в «Семь козлов» – все равно голубя можно послать
– Долго ты сегодня. – Мамонька выглянула из кухни. – А тебя ждали.
Волчок хотел спросить, кто его ждал, как вдруг остолбенел, забыв о мокром плаще, – тот с шорохом упал на пол за его спиной, и тихо звякнула золотая булавка, прокатившись по доскам.
– О, Предвечный… – шепнул Волчок одними губами.
Из кухни навстречу ему с подсвечником в руках вышла девушка небесной красоты, сказочная царевна – темные локоны лежали на узких плечах, завернутых в тонюсенькую шаль, серое дорожное платье серебрилось в полутьме, а огромные синие глаза с поволокой смотрели мимо Волчка, словно сквозь него – и сквозь стены трактира, до самого края мира.
– Здравствуйте, Волче-сын-Славич, – кивнула она и направилась к лестнице в комнаты.
Волчок встряхнул головой. Не может быть… Спаска? Два года назад она была еще ребенком…
– Змай в «Семь козлов» пошел, тебя не дождался. – Мамонька, шелестя юбками, выплыла из кухни с горшочком в руках.
– Давно? – безотчетно спросил Волчок, еще не оправившись от удивления и провожая Спаску глазами.
– С полчаса.
Волчок нагнулся за плащом, но искать булавку не стал – запахнул полы, придерживая их рукой.
– Куда? Поешь сначала! – Мамонька нарочито громко стукнула горшком о стол. – Опять на пустой живот пить будешь?
– Я сейчас вернусь, – ответил Волчок, раскрывая дверь под звон колокольчика.
Глупо это было – думать о Спаске, но, перебегая через площадь, он никак не мог выбросить из головы отрешенный взгляд синих глаз… Сколько ей уже? Тринадцать? В деревне ее давно отдали бы замуж…
Змай сидел в углу, по своему обыкновению, а кабак был полон и гудел на множество голосов – канун праздника. Волчок распахнул дверь пошире – и все вокруг смолкли, съежились, уткнулись в свои кружки…
– Господин гвардеец, вас-то нам и не хватало! – завел Зорич свою двусмысленную тираду. – Говорят же: ищи добро, худое само приспеет. Проходите, садитесь. Вот тут, у очага. Ничего, Кривой подвинется, правда, Кривой?
Тот, кого Зорич назвал Кривым, так скривил лицо, что никто бы не догадался, что у него выбит глаз.
– Да ладно тебе, от Добра добра не ищут. – Зорич хлопнул Кривого по плечу.
Волчок для порядка сверкнул глазами, глядя на тщательно зажатые усмешки, не удостоил Зорича ответом и развернулся к двери.
– Господин гвардеец! Как же так? Уже уходите? Тогда скатертью вам дорога!
Попробовал бы он шутить, если бы на месте Волчка был другой гвардеец…
Волчок вышел на площадь, пониже опустил капюшон и приостановился возле фонаря – который, впрочем, никогда не зажигали. Дождь сменился мокрым снегом, ледяные его шлепки медленно сползали по вощеной ткани плаща, таяли медленно, неохотно и падали на брусчатку каплями воды. В храме Восхождения давно закончилась служба, на дверях висел замок, и только в привратницкой горела одинокая свеча.