"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19

Денисова Ольга

Он был далек от мысли найти и изловить лазутчика, но ему захотелось взглянуть: а человек ли прячется за каменными стенами? Единственное, чем он рисковал, – нарваться на нож из-за угла, если в развалинах и в самом деле лазутчик, а потому взялся за рукоять ножа на поясе. И благоразумно обошел развалины со стороны лога, прячась за деревьями. За щебетом птиц никто не расслышал бы его шагов по мягкой земле.

На пороге проема, некогда бывшего дверью, лежали осыпавшиеся камни, поросшие папоротником, – бурые плети безвольно стелились по острым обломкам,

тронутым лишайником. И Волчок без труда различил след, сорвавший лишайник с камня и примявший листья папоротника. Он постоял, прижавшись к стене и прислушиваясь: не слышно ли дыхания по ту сторону проема? Нет, негромкий звук раздался от противоположной стены – словно кто-то переступил с ноги на ногу.

Волчок скользнул в проем, выхватывая нож, и обмер: посреди развалин стояла Спаска. Нож едва не выпал из дрогнувшей руки, и, шагая вперед, Волчок поспешил вернуть его в ножны – только не сразу попал. Под сапогами хрустели кости, и голые черепа смотрели не в небо, а в лицо – словно хотели усовестить. За пять-шесть шагов, что он успел пройти, тысячи мыслей пронеслись в голове, одна другой страшнее. Сотня человек с Огненным Соколом во главе, двести стрелков Государя – красавица-колдунья и гвардеец, которых ищут по всему Хстову.

– Я должна была увидеться с вами, – тихо сказала Спаска, когда Волчок подошел вплотную.

Он обнял ее только потому, что хотел защитить, укрыть, спрятать.

– Дурочка… Ты что же, смерти моей хочешь?

Она испуганно покачала головой и потерлась щекой о его плечо. Волчок прижал ее к себе покрепче и коснулся губами ее волос. Спаска не поднимала рук, они висели безвольно – и ни оттолкнуть его, ни притянуть к себе не могли.

– Маленькая, разве можно было сюда приходить?

Тут в голову стукнула новая догадка: наблюдатели видели, как она поднялась на гребень, но побоялись спугнуть – и теперь следят, чтобы в подходящую минуту схватить.

– Я должна была, понимаете? – шепнула она. – Я боялась, что больше никогда не увижу вас.

– С гряды болото видно до самого горизонта. Как ты прошла?

Надо было немедленно увести ее отсюда. Немедленно. Но Волчок вдруг понял, что не может выпустить ее из рук. Нет такой силы, которая заставит его разжать объятья. И пока он обнимает ее, никто не способен причинить ей вред.

– Я шла со стороны лога. Меня никто не видел.

– Если нас кто-нибудь застанет здесь…

– Я понимаю. Но я должна была, должна!

– Девочка… – Руки сами скользнули выше, прижимая ее к груди тесней. Она не противилась.

– Я пришла часа два назад. Я знала, что вы сюда придете.

– Откуда?

– Здесь… тени кругом. Тени Цитадели. Я попросила их вас позвать.

– Я оказался здесь случайно. И так же случайно здесь может оказаться кто-нибудь еще.

– Нет. Никто не придет. Все боятся лога. В нем спит чума.

Голые черепа смотрели пристально, не мигая. И Волчку показалось, что меж осклизлых камней, осыпавшихся стен и пустых оконных проемов – со всех сторон в самом деле кружатся зловещие тени. Или это туман опускался на Змеючий гребень?

– Я очень боялась за вас. Я так боялась, что иногда не могла уснуть.

–

Никогда за меня не бойся. Я уже говорил.

– Вы нарочно это говорите, как будто бояться нечего. А на самом деле…

– Нет, я говорю это не потому, что нечего бояться. А чтобы ты не боялась за меня. В этом что-то неправильное есть. Я сам за себя побоюсь, а ты мне доверяй просто.

– Я доверяю вам.

Пение птиц вдруг стало раздражать – из-за него невозможно было услышать, нет ли кого-нибудь рядом. И… своим беззаботным щебетом они словно оскорбляли тишину, подобающую склепу. Туман вокруг клубился, становился все гуще и серей. Будто предупреждал об опасности.

– Мне… жаль, что меня не было с вами. Что я не могла о вас позаботиться. Как ваше плечо? Еще болит?

– Нет, тянет иногда. Отцу передай спасибо.

– Передам. Он сказал, что очень вас ценит.

– Я знаю. Я тоже его ценю.

– Скажите, вы сердитесь на меня? Ведь сердитесь…

Волчок вздохнул и погладил ее по спине. Птицы затихли, туман вдруг обернулся мелкой моросью – показалось, что это тени мертвецов касаются лица холодными легкими пальцами.

– Маленькая… Я не могу на тебя сердиться. Ты самая прекрасная девочка на свете.

Сказочная царевна… Что он себе вообразил? Холодные тени водили вокруг них хоровод, с шорохом касаясь плеч, рук, лиц – эти прикосновения оставляли на лице влажные капли. И казалось очень важным не разжать объятий – и Волчок накрыл Спаску плащом, прижав к себе еще тесней. Теперь он телом чувствовал, как часто бьется ее сердце – в такт его собственному, грохотавшему в ушах. И не от страха вовсе.

– Я хочу, чтобы это никогда не кончалось, – прошептала она. – Потому что это так хорошо, что не должно кончаться…

Голос за спиной прозвучал неожиданно громко:

– Кроха, года через три я расскажу тебе, чем это обычно кончается.

Волчок повернулся к дверному проему еще до того, как сообразил, что это Змай. Только Спаску не выпустил из рук, и теперь она стояла рядом, а Волчок обнимал ее за плечо. Змай же тяжело дышал – бежал, наверное, – и вытирал пот со лба.

– Волче, поцелуй ее, наконец, и мы пойдем. Нам пора. И тебе тоже – там тебя ищут. Того и гляди найдут.

Волчок усмехнулся и кивнул. Предложение Змая поцеловать его дочь слишком напоминало расхожую среди гвардейцев байку о безупречном любовнике, и если бы речь шла не о Спаске, Волчок бы ему подыграл. Но он лишь выпустил ее из объятий и легко подтолкнул к отцу.

Змай взял ее за руку и проворчал беззлобно ей в ухо:

– И после этого ты будешь говорить, какой я злой и жестокий? И какой жребий я кому уготовил?

Он очень быстро вывел Спаску из развалин, но не спустился в лог, а тут же шагнул в сторону, прижавшись к стене, – и вовремя. Потому что в оконном проеме мелькнул синий гвардейский плащ. Волчок не услышал шагов – ощутил чужое присутствие за спиной и вспомнил, как долго раздумывал когда-то над словами Муравуша о том, что взгляд надо почувствовать за секунду до того, как он упрется тебе в спину. Теперь он умел это делать – не потому что учился. Потому что привык к непреходящей опасности со всех сторон. И неслышно повернулся лицом к лагерю.