Страх
Шрифт:
37
Впервые за все время Прошка спал вместе с хозяином.
Когда Тулаев пришел домой в брюках, от которых пахло сыростью мусорного бака, коту стало до того жалко его, что он сразу залез на колени. От живота хозяина пахло той женщиной, что мылась в его ванной, и Прошке подумалось, что человеческие кошечки не умеют быть ласковыми, раз Тулаев пришел таким раздраженным.
Они просмотрели подряд три видеофильма с чудовищными мордобоями, погонями под скрежет тормозных колодок, взрывали на весь экран и голыми телами, запутавшимися в простынях. Собачья морда не появилась ни в одном фильме, и Прошка решил, что хозяин
Незаметно наступила ночь - время, когда люди любят спать, а коты - не очень. Но сегодня Тулаев укладываться в постель не собирался, словно тоже решил стать котом, и Прошка даже скосил глаза на его руки. Шерсть на них не проступила, и наваждение исчезло. Зато остались руки, которые медленно что-то вычерчивали на листке бумаги. Прошка букв не знал, кроме тех трех, которыми исписаны все мусорные баки и стены возле них, и потому заглядывать в каракули Тулаева не стал.
А тот вычерчивал странную схему. От кружочка, обозначающего Миуса, одна линия ушла к его соседу по камере, Семену Куфякову, а уже от него - к Егору Куфякову. Семен и Егор оказались треугольничками. От фигуры, под которой мыслился Егор, черта ушла вправо и, оборвавшись, превратилась в знак вопроса. Отдельно Тулаев обозначил тремя кружками налетчиков на инкассатора. Одного из них обвел дважды и от него протянул линию к погибшему Свидерскому. Посмотрел на два оставшихся кружочка и оставил их в покое. Потом намалевал шалашик треугольника и под ним написал - "Зак". На бумаге он оказался в странной близости от кружочка Миуса, но соединять их сплошной линией он не стал. Судя по тому, что говорил Зак о брате, здесь хватало пунктира.
Колени приятно грел Прошка, и почему-то хотелось жалеть самого себя. За то, что уже и не помнил толком лица родителей, за то, что не везет с женщинами, за неудачи на новой работе, которая опять оказалась нудной и такой не поддающейся его зубам, за жару, от которой хотелось залезть в холодильник, за то, что так жадно бросался хоть к каким-то радостям, а они все ускользали и ускользали из рук. Все-таки жизнь - несправедливая штука. У одних она - вечный праздник. У других - вечная каторга. Ко вторым себя Тулаев, конечно, отнести не мог, но и к первым тоже. Золотая середина, болото. Если ноги не вытянешь, засосет.
Значит, те двое, что напали на него в баре санатория, местные. Ну и что из этого? Ловить их по одному? А зачем? И потом, что значит местные? Это может быть не только Марфино, но и десятки сел, поселков, а то и просто дач, разбросанных по всей округе.
Тулаев представил, как будет мрачен утром Межинский, узнавший, что результат его поездки в Марфинский военный санаторий - ноль, полный ноль, и ему захотелось, чтобы ночь не заканчивалась.
Накрытый черным город дышал через распахнутое окно пластиковым запахом смога. Город уже давно убил своим воздухом-ядом комаров, но не мог ничего поделать с людьми. Они все еще жили, вызывая его на поединок, и он не знал, что же придумать, чтобы выгнать их из домов в поля и леса и отдохнуть от дурацкой ежедневной настойчивости людей по его переделыванию.
Люди продолжали дышать даже этой гадостью, словно бы все сразу превратившись в токсикоманов, и Тулаев был всего лишь одним из них. Он уронил голову на локоть, втянул ноздрями пыльный запах бумаги и заснул.
Прошка не стал по-кошачьи бодрствовать и тоже задремал на его
Глаза открылись сами, и Прошка с удивлением отметил, что телефон пульсирует наяву. Он потянулся на коленях Тулаева, ноготки по-ночному выскользнули из кармашков и ободрали через рубашку живот хозяина.
– Что?! А-а?!
– вскинулся Тулаев, непроснувшимися глазами посмотрел себе на грудь, потом на телефон и только потом снял трубку.
Мутные стрелки на часах, висящих на стене, подрожали и сложились в прямой угол.
– Е-мое!.. Три часа ночи!.. Вы что... это...
Трубка ответила бодрым незнакомым голосом:
– Извините, товарищ майор. Я с работы...
– Как-кой работы?
Кажется, если вчера над Тулаевым издевались в основном женщины, то сегодня пришел черед мужчин. Неужели в палате психбольных установили телефон?
– Своей работы, - очень точно объяснил звонивший.
– Вы же сами просили...
– Я просил?.. Что я просил?..
Ругань подпирала к горлу, и он бы выхаркнул ее в трубку, но она сама, почувствовав неладное, представилась:
– Это я - старший лейтенант милиции Евсеев. Олег Евсеев.
– Ухо?!
– зачем-то брякнул Тулаев.
– Я - Евсеев...
Ладонь стерла ошметки сна, швырнула их к полу. Прошка посмотрел на повисшую возле его головы руку и лизнул ее. Если не сейчас, то утром хозяин все равно увидит царапины на животе.
– Я слушаю тебя, Олег... Что-то есть?..
– Есть... Хотя и не то, что вы искали.
– В каком смысле?
– Аналога образцу я не нашел.
– Ты имеешь в виду "М-м-да"?
– Да, - рифмой ответил Евсеев.
– Но на пленке, которую вы мне принесли сегодня... нет, вчера утром, последний голос по предварительным данным имеет сходные характеристики с голосом, зафиксированным на пленке автоответчика Свидерского, и с голосом террориста.
– Не может быть, - встал Тулаев.
Прошка мешком упал на тапочки, недовольно фыркнул и поплелся на свое ложе в ванную. Все-таки коты и люди должны спать отдельно. Спокойнее будет.
– Ты говоришь, последний?
– Так точно. Самый последний...
Даже при таком напряжении, выжавшем каплю пота на виске, Тулаев не мог вспомнить, выключил он пленку перед стычкой с амбалом или нет. Он ее даже не прослушивал. Просто отдал Евсееву безо всякой надежды. Отдал только потому, что нужно же было что-то докладывать Межинскому. Но если диктофон писал голоса, пока Тулаев лежал без сознания, значит, последним должен оказаться голос того так и не рассмотренного им толком дружка амбала, что свалил его двумя ударами.
Взгляд упал на схему. Кружок, уже обведенный дважды, можно было увеличивать еще одним ореолом. Тулаев непослушными пальцами обжал ручку и сделал это. Получилась мишень. Тулаев не любил круглые мишени. На стрельбище приходилось дырявить из снайперской винтовки тысячи этих кружков, а в жизни они больше нигде не встречались. Их как будто специально учили стрелять по тому, чего они никогда не увидят при реальной пальбе.
– Ошибки быть не может?
– еще не прочищеным со сна горлом спросил Тулаев.