Страх
Шрифт:
– Может, - спокойно ответил Евсеев.
– Я вам, товарищ
майор, еще в тот раз, при первой встрече, докладывал, что минимальное время, необходимое для анализа одного голоса, - пять дней. И даже если сделаны все три вида анализа: аудитивный, акустический и лингвистический, ни один эксперт не даст вероятность совпадения в сто процентов. Наш максимум - девяносто девять и девять десятых процента...
– А еще одна десятая?
– На всякий пожарный...
– А в нашем случае?
– По
– Значит, рано радоваться?
– Вообще-то, да... Но вероятность соответствия очень
велика. Вот... Вы мне еще дадите время для подробного анализа?
– Да-да, конечно, - виновато посмотрел на часы Тулаев.
– Вам бы поспать не мешало.
– Спасибо. Я уж досижу до утра, а потом уйду домой.
Они попрощались, и Тулаеву захотелось звонком поднять из постели Межинского. Палец воткнулся в цифру "4", повернул диск до упора, а другая рука все-таки положила трубку. "Успокойся. Не дергайся", - самому себе приказал Тулаев, и душа медленно стала заполняться чем-то новым. Оно посадило Тулаева на стул, заставило взглянуть на схему, и он вдруг явственно ощутил, что все нарисованные им кружки и треугольники поползли друг к другу. Мир оказывался даже теснее, чем он думал до этого.
38
До назначенной встречи с Межинским Тулаев потратил полтора часа на Генштаб. То новое, что он ощутил ночью, - странное соединение необычайной уверенности в себе и одновременно сомнение в том, что он еще чуть-чуть что-то недоделал - заставило его ранним утром приехать в управление, где служил Свидерский, и, переходя из кабинета в кабинет, долго и въедливо выуживать из всех офицеров, прапорщиков и служащих то, что, скорее всего, толком так и не выяснил старший лейтенант юстиции из прокуратуры Московского гарнизона.
Еще когда Тулаев беседовал с Евсеевым и узнал, что у него в руке не оригинал пленки, а копия, он понял, что следователю нельзя верить. А сегодня утром, еле успев додремать три часа на диване, он проснулся от мысли, что просто не могло так быть, чтобы никто не видел Свидерского выходящим из здания. Тулаев вспомнил длину генштабовских коридоров с бесконечными высоченными дверями вдоль стен и постоянно снующими туда-сюда офицерами, вспомнил солдат-часовых на входе, скопление черных генеральских "Волг" и офицерских частных машин-легковушек у подъезда, и сомнения растаяли...
В кабинет Межинского он входил уже не просто героем, а дважды героем.
– Ну, здравствуй, - не очень приветливо встретил Тулаева начальник. Как санаторская жизнь?
– Средне.
– А я уж думал, ты решил там на всю катушку остаться.
Сколько у них путевка-то
– По-разному. Обычно двадцать четыре дня.
– А я вот за всю жизнь ни разу в санатории не был. То
служба мешала, то жене место отдыха не нравилось...
– Я там всего сутки находился, - напомнил Тулаев.
– Вчера
же по следам Зака работал.
– По каким следам?
– удивился Межинский.
– Ты же
докладывал, что он на контакт не пошел, что брата ненавидит,
что ему на него плевать...
Тулаев тяжко вздохнул и, не вдаваясь в подробности неумелого слалома вокруг мешков и тележек, рассказал о погоне за воровкой, о ее признаниях и неожиданно остановился под удивленным взглядом Межинского.
– Погоди-погоди, - подался вперед начальник.
– Куда, говоришь, у него билет был?
– В Мурманск.
Благородная седина его волос стала еще белее. Может, оттого, что к лицу рывком прилила кровь, и оно стало пунцовым. Что так перекрасило Межинского, Тулаев не знал и уже хотел рассказывать дальше, но начальник выплеснул часть своей горечи:
– А почему ты мне до этого не доложил о видеокассете?
– и стал терять красноту.
– В первый раз при просмотре я не увидел там ничего невероятного...
Ну не рассказывать же о воровке, которая сначала смотрелась как артист циркового жанра, а не как свидетель возможного преступления.
– А потом... при повторе... я заметил Зака...
– От меня не должно быть тайн, - упрямо произнес Межинский. Следствие по обоим делам ведет отдел, а не только ты.
– Ясно, товарищ генерал, - впервые за все время назвал его по званию Тулаев и с удивлением заметил, как испарились остатки красноты с лица начальника.
– Какое, ты сказал, имя было записано на бумажке у Зака?
– Лев.
– Очень редкое, - довольным голосом произнес Межинский.
– Я сделал запрос в отдел кадров училища. На курсе Миуса не было
ни одного человека с именем Лев.
– А курсом старше или младше?
– Я все списки по факсу запросил. За все пять курсов, когда он был на первом. Ни одного Льва нет. Вы правильно сказали, редкое имя, - незаметно для себя польстил он начальнику.
– Что-нибудь еще есть?
– небрежно спросил он.
Трудный участок доклада о Льве остался позади. Впереди были марфинская история и ночной звонок Евсеева. Над ушами Тулаева запели победные трубы. Он посмотрел на седой чуб Межинского и решил, что, если сейчас чуб не станет белее бумаги, значит, он ничего не понимает в начальнике. Трубы повторили боевой призыв. Тулаев расправил плечи, сел прямо, будто лом проглотил, и начал рассказывать таким тоном, каким начальники обычно диктуют деловые письма машинисткам.