Страна, которой нет
Шрифт:
– Мой юный друг, позволь спросить, что не откладывается?
– Сколько этой липучки, когда голова болит.
– Потрясающе, - демонстративно развел руками Имран. – Фантомная головная боль.
Шестнадцатый, молоденький ливанец по имени Фарид, удивленно приподнял брови, потом сообразил и обиженно отвернулся. Шутка Амару не понравилась, но он не видел смысла в заступничестве за юнца, который сам напрашивается на издевки. Хотя, может быть, именно сейчас он не нарывался. К концу рабочего дня, а порой и к середине, средства «от, для и против головы» шли нарасхват. Слишком много данных, слишком высокий темп работы. И коллеги... младший инспектор Хамади отдал бы пол-оклада и
Пустые мечты. Даже если бы в отделе водились кабинки и кто-то – вопиющее нарушение цепи питания - пожаловал такую Амару, занять ее было бы ошибкой. Человеку, которого утащили из армии, как лакомую кость у зазевавшейся собаки, человеку, к которому уже трижды подплывали по разным случаям бывшие сослуживцы, пока что без предложений, просто так, поговорить, так вот, такому человеку не следует работать там, где ему нельзя в любой момент заглянуть через плечо. Начнут подозревать, дергаться. И сам он примется нервничать и делать глупости.
– Парни, сегодня обедаем в белой переговорной! – заглянул в дверь Мендоса.
– Угощаешь? По какому поводу? Повысили? Сменил квартиру? – всколыхнулась комната. Амар выбранился про себя.
– Лучше! Будем смотреть «Улей».
– Эту гадость? – фыркнул кто-то. Другие интересовались более насущными вопросами: - А что, уже выложили? Или уже украли? Сильно порезано?
– Обижаете! – рассмеялся филиппинец, показывая служебный «леденец».
– Я же на кинофестивале зарегистрировался в удаленное участие. Смотрю параллельно с показами!
– Что, ломать будешь?
– Конечно, и даже проведу легально. Скажу, нужно было проанализировать шумы в фонах. В общем, через час жду.
– Он же на полтора часа? Давай лучше тут?
– Ну, опоздаете, вот проблема. Штааль раньше пяти не вернется.
– Я, наверное, воздержусь, - без особой уверенности сказал Амар. Если все пойдут, глупо будет отказываться, да и всегда можно уйти.
– Плачу пятерку каждому, кто не захочет досмотреть до конца после первого часа! – пообещал Мендоса и благоразумно смылся от воплей «Ты за нас штрафы заплатишь!» Потом вновь сунулся в дверь: - И учтите, это сейчас он в доступе, а могут запретить! Скандал стоит до неба!
Амар был не первым, кто уже нырнул в пучины сети, и теперь можно было не тралить самому, а читать чужие подкасты.
«Делегация Дубайской правительственной киностудии покинула просмотр!»
«Скандальный режиссер Пьер Вуэ вновь обвиняется в провокации!»
«Антиутопия или аллегория?»
«Американский писатель предсказал будущее цивилизации»
«Люди-пчелы атаковали Иерусалимский киноцентр!»
На последнем сообщении Амар хмыкнул и задвинул чат подальше. Главное он уяснил: французский режиссер экранизировал роман какого-то американского фантаста прошлого века, не слишком замаскировав вполне явные намеки. Критики и посетители просмотра брызгали слюной, отдельные зрители грозили автору убийством, какая-то безграмотная корреспондентка назвала его новым Рушди. Потратить полтора часа на фантастический боевик стоило хотя бы для того, чтобы обзавестись собственным мнением. Вуэ раньше не снимал фантастику, из семи его фильмов четыре были запрещены в Сопроцветании, три в Евросоюзе и шесть в США. Европейская делегация сильно нарывалась, привозя на кинофестиваль работу Вуэ.
Рекламное стерео «Улья» напоминало световой барельеф какого-нибудь Союза молодых спортсменов. Ровная шеренга крепких молодых людей одного роста. Телесного цвета спортивные майки и шорты, обритые наголо головы, босые ноги. Лица притягивали и не отпускали взгляд – один человек клонирован, или просто все стоящие в ряд люди
Неподвижная шеренга на фоне чистой бетонной стены. Секунд через тридцать Амар понял, что лица привычно неевропейские – ярко выраженный семитский тип, и при этом полная андрогинность лица и фигуры. Они – она? – он? – просто стояли и смотрели, и это было жутко. Манекены? Модели? Но что жуткого в манекенах? Амар присмотрелся – «чем, чем я занимаюсь вместо дела?» - и пришел к выводу, что на однотипных, но разных лицах что-то не так с мимическими мышцами. Он даже не мог уловить выражение - напряжение, покой, интерес, равнодушие? Инаковость душевной жизни идиота?
Амар с омерзением закрыл афишу, проверил счетчик: четыре минуты семнадцать секунд потрачено на созерцание рекламной картинки. Рехнуться можно. Фильм может оказаться пустышкой, но стерео делал мастер. Кстати, кто? Студия неизвестная, портфолио отсутствует, кажется, продвижение «Улья» - их дебют... владелица студии и главный дизайнер Жозефин Вуэ. Понятно, муж и жена - плодотворный союз двух членов общества. Какая стильная сетевая визитка у студии, а почерк тот же.
До перерыва оставалось полчаса, планировщики времени наперебой орали об отклонении от графика, вместо этого младший инспектор Хамади искал по белой и серой зоне информацию о Жозефин Вуэ и пытался придумать, как будет объяснять Ильхану, какое отношение мадам дизайнер Вуэ имеет к проекту фильтрации. Впрочем, по кипению в чате было очевидно, что оправдываться придется всему отделу – а если Мендоса пробежался по другим помещениям, то и всему сектору А.
Противостояние двух миров и двух человечеств, значит. Инсектоидная обезличенность против гуманного индивидуализма. Мрачное предупреждение миру. Как это ново, как это удобно и мило – обзови противников тараканами и дави, не задумываясь! Красиво и талантливо воплощенная гнусная идея только прибавляет в мерзости. Может быть, подумал он, и вправду не идти? Но ведь запретят же, тогда придется лезть в черную зону, смотреть урезанную копию, да еще и полную систему блох нахватать можно – Амар здраво оценивал свои навыки диггера и в нелегальную сеть ходил только с надежно защищенной рабочей машины. Или вообще не смотреть? Пусть прайд резвится?
Так, размышляя, не отказаться ли, дошел вместе со всеми до большой переговорной на втором этаже, и теперь уже было поздно сбегать.
Вуэ и в этот раз не изменил себе, пренебрегая полнообъемным изображением. Фильм был сделан в барельефной технике на классических перспективных фонах, а дальние планы только совершенно плоскими, как в дообъемную эру. Амару такое изображение было привычно, но сосед справа долго хлопал глазами, щурился, вертел головой и наконец шепотом спросил, нужны ли тут очки.
Режиссер, несомненно, был сволочью и провокатором, но он был еще и талантлив и невероятно трудолюбив. Каждый план, каждый кадр был выверен, продуман и вылизан как отдельный рисунок. Технику эту называли и фотописьмом, и анимационным реализмом, обвиняли в выхолощенности, театральной гиперпостановочности и утрировании – тем не менее, любой случайный кадр можно было вырезать и использовать в качестве фона или открытки, а то и украшения стены.
Вуэ всегда снимал так, словно первым изобрел камеру, проектор, монтаж и кинематограф. Никаких отсылок, традиций, жанров и форматов. Он просто лепил из людей, интерьеров и пейзажей свои фантазии, раскрашивал их цветом и светом, расставлял звуковые акценты. Сцены длились столько, сколько режиссер считал нужным, показывались с выбранных им ракурсов, приходили в мучительный диссонанс со внутренним ритмом зрителя, обрываясь слишком рано или продолжаясь нестерпимо долго.