Страна, которой нет
Шрифт:
Упс. Что это генерал кино заинтересовался? Вроде бы раньше читать предпочитал. Вальтер и сам либо читал что-нибудь из европейской классики, по середину двадцатого века, либо смотрел сугубо развлекательные фильмы, даже боевики, лишь бы действие происходило не на Ближнем или Среднем Востоке.
Глядеть на героических стероидных спецназовцев было смешно, но и иногда и у них мелькало что-то человеческое. Маркус Шлезинг был, например, очень хорош в брутальных ролях. Вроде и бык-быком, а лицо выразительное. Говорит мало, но оно, пожалуй, и к лучшему… «Так вот кто навёл на меня террористов…» или «Побойся бога, Льюис, там же заложники!» Рукопашка, кстати, терпимая в его фильмах – грубая, силовая, с побиением противника всем, что под руку попадётся. Всё равно, конечно, перегибают палку, но ничего, смотреть можно.
– Может, ну его? – Вальтер
– Сходи, сходи. И тебе расслабиться надо, и… эти вещи иногда не хуже разведсводок показывают, что у некоторых людей, а иногда и у целых стран в голове.
Уфф… Ну ладно, надо так надо. Что у нас тут? На первом месте «Улей», на втором «Дом осуждённых», на третьем – «Последний кольценосец» (пояснение: кинополемика с «Властелином Колец»). У «Кольценосца» хотя бы понятная без словаря аннотация. Какой-то русский полсотни лет назад написал боевик в пику Толкину, а тут местные, значит, сняли фильм по мотивам. «Всё было не так, а как оно было, мы вам сейчас расскажем». Ну, посмотрим. Знакомство с приёмами пропаганды потенциального противника нам не повредит, а на большее вряд ли стоит рассчитывать... Да и отвлечься от некстати нахлынувших воспоминаний не повредит тоже.
2027, еще единый Пакистан
Новые пакистанские войска, собранные с помощью и под защитой европейских солдат, представляли собой немногочисленные кадры довоенной армии, на пять шестых разбавленные людьми, взявшими в руки оружие уже после того, как всё началось. Или, если уж быть точным, взявшими в руки оружие на, так сказать, постоянной, а не «от случая к случаю, как подвернется» основе. Набирались они по деревням и бедным городским районам – за деньги, за паек, за хорошее оружие, за обеспечение семьям. Поначалу местные власти мобилизовывали и принудительно тех, кто казался годным к службе – просто на улицах хватали, но огромное количество дезертиров среди призывников вскоре заставило отказаться от этого способа.
То невразумительное нечто, которое в 2027 году называлось правительством и армией Пакистана, по большей части состояло из людей, групп и народов, зачастую имеющих между собой обширные кровавые счёты. Десятую часть этой армии Вальтер готов был из вежливости назвать «иррегулярными войсками», остальные представляли собой на одну четверть откровенных бандитов и на три четверти – мелких шакалов, слишком трусливых, чтобы грабить и насиловать открыто, но всегда готовых на это, стоит начальнику отвернуться. Впрочем, большинство начальников и сами были вполне достойны тех войск, которыми руководили. Одного такого Вальтер чуть не застрелил, остановила только слишком большая разница в звании. «Ну и надо было пристрелить, - хмыкнул Бреннер, выслушав отчёт адъютанта об очередной поездке в провинцию. – У тебя охрана была получше его людей» Впрочем, трое суток спустя неубитого Вальтером местного «бригадного генерала» кто-то взорвал в собственной машине вместе с его начальником штаба – очень хорошей английской миной с радиоуправлением. Преемник принял намёк к сведению и впредь ограничивался воровством со складов и рэкетом. Правда, через два года его всё равно расстреляли – за продажу оружия террористам. Делал это, впрочем, не Вальтер, Вальтер просто провел расследование. Но два года спустя уже все было иначе.
Генерал Бреннер похудел и спал с лица за полгода новой службы и почти всё свободное время лежал – то дрых, то просто валялся с закрытыми глазами, слушая книжки. Правда, когда было нужно, просыпался моментально и соображал, по мнению Вальтера, заметно лучше молодых и выносливых подчинённых. Иной раз Вальтеру казалось, что один генерал что-то в окружающем хаосе и соображал. Может быть, кто-то на самом верху полагал так же – в противном случае, для бывшего советника российского президента подыскали бы другое место, подальше от реальных дел.
Европейцам все время приходилось выезжать на смену туземным частям, если те вдруг сталкивались со слишком сильными бандами с племенных территорий или просто пугались невесть чего, как часто бывало. Еще приходилось пресекать погромы, которые правительственные
Генерал злился и усыхал, но все равно, по мнению Вальтера, чувствовал себя в Пакистане как рыба в воде… точнее, как ядовитый паук в песке: в своей стихии. Если бы ему придумали другое наказание – сидеть в штабе, в архиве или учить новобранцев, он бы за пару месяцев спятил, а тут все-таки работа. Борьба с пакистанским сепаратизмом, в которую по вполне понятным мотивам встряла Европа. Кто же захочет, чтобы племенные территории и Белуджистан развелись с метрополией, развернулись и взяли курс на Китай или Россию, попутно забрав с собой почти весь пакистанский газ, уголь и практически всю таблицу Менделеева, рассыпанную по пустыне?
Хуже всего было на юге летом. Вот тут Россия вспоминалась уже не каждый день, а по три раза на дню – какая хорошая страна, какой прекрасный климат. Здесь, как только спускались с перевала, ветер с любого направления нёс тучи пыли. Портилась электроника, барахлила связь. На спутниковой интерактивной карте, даже когда она работала, ничего нельзя было разобрать. Ломались двигатели, «адаптированные к условиям пустыни», заедало оружие… В предгорьях и на окраинах городов патрули смешанных европейско-пакистанских вооружённых сил «ходили опасно». На них нападали реже, чем на местных солдат, но потери всё равно капали как из местного ржавого рукомойника. Четверо-пятеро убитых – спокойный месяц, но бывало, счет шел на десятки. Особенно усердствовали талибы, но и остальные старались не отставать. Европейские отряды то и дело попадали, как тунец в сэндвиче, между разными отрядами сепаратистов, между сепаратистами и правительственными войсками, между верными правительству и восставшими, между непонятными местными полубандами-полуополчениями и опять-таки правительством, талибами, сепаратистами. Разведка ошибалась, информаторы врали, агенты работали на половину планеты, пленные путались в показаниях – Восток есть Восток, все как обычно. За десять лет ничего не изменилось, а судя по рассказам Бреннера и местных, ничего не изменилось и за сто двадцать лет.
А через год вдруг стало гораздо хуже. Стало так плохо, что однажды, любуясь руинами пыльного дома – деревенская школа, медпункт, почта и магазин одновременно – разнесенного пока еще непонятно кем, может, и правительственной ракетой по ошибке, - Бреннер сплюнул в сухой песок и сказал:
– Все. Хватит. Надоело. С этим надо что-то делать.
Ухмыльнулся половиной лица и принялся насвистывать мелодию, которую позаимствовал у русского президента – даже не песню, а ее переделку (этой традиции Вальтер никогда не мог понять, зачем класть на чужую мелодию свои слова, и не как в переводе мюзикла, а так, не пойми что?). Слова Вальтер знал, ему переводили все желающие: «Моя смерть вам ничего не даст: все, что мог – уже сделал…»
Когда президент Осокин это напевал, тоже ничего хорошего ждать не приходилось.
Александр Бреннер, генерал в отставке
– Зачем я их всех сюда притащил? – удивился президент Тахир. – Ну, ты, Искандер, в самом деле теряешь хватку! Как же я эту ораву дома оставлю, без присмотра? Возвращаться страшно будет!
Бреннер хмыкнул, налил себе ещё пива, глотнул. Восточнопакистанский президент, как и положено, порядочному мусульманину, пил алкоголезаменитель. Временный обитатель левой башни правительственной гостиницы «Симург» - маленький, сушеный как курага, весь в складках сморщенной смуглой кожи - казался весёлым, быстрым, почти не изменившимся за семь лет. Это если смотреть издалека или по сети. Вблизи, подо всем этим бурлением, уверенностью и решительностью, ощущалось что-то напряжённое, тяжёлое. Да и вокруг было… нехорошо.