Страна Незаходящего Солнца. Том I
Шрифт:
Очевидно, это был обычный трофейный «Суперфортресс», отныне служивший на благо враждебной Америке страны. Генерал авиации Такео Ясуда нашел его захваченным, в простое на авиабазе в степях Мэнцзяна, где местные военные функционеры, с существованием авиации знакомые лишь по рассказам проезжающих квантунских офицеров, по какой-то причине не поставили в известность другие подразделения авиации о трофее, а ослепшие японские офицеры, видимо, в упор не замечали не совсем похожий на традиционные для Империи самолеты образец в дальнем ангаре, а затем и вовсе оставили авиабазу на попечение местных военных. Скорее всего, единичный самолет оказался там в виду случайного стечения обстоятельств, брошенный сбившимися с курса американскими летчиками в Китае, на просторах Внутренней Монголии спокойно «потерявшийся» даже на аэродроме. Не представляющий ни для кого, кроме местных жителей и князя-чингизида интереса регион, граничащий с территориями советской Монголии и непроходимыми горами в Шаньси, мог хранить в себе хоть десятки таких
Солдаты наконец закончили погрузку огромной бомбы в бомбоотсек этого самолета. Ясуда медленно прошел по взлетной полосе, приблизившись к яме, из которой бомбу вытягивали для более простой установки. Бомба почти идеально вписывалась под самые большие стойки и фиксации в бомболюке, которых, по идее, не должно быть на B-29, и Ясуда знал это. Впрочем, неоднократно встречавшееся на разных деталях бомбардировщика слово Silverplate привело его к мысли, что это какая-то специальная модификация, видимо, призванная расширить возможную нагрузку и размерный ряд допустимых зарядов. Бомба весом 4,5 тонны тоже вполне подходила под эти категории, вне зависимости от начинения ее тротилом или использования экспериментальных, как ему казалось, не особо известных во враждебных государствах, кроме США, атомных технологий. Он не был до конца уверен, что отправка такого «подарка» пойдет по плану, и что удастся осуществить сброс как положено, без лишних проблем и задержек, но выбора у него, впрочем, не было. Как бы он не относился к пришедшему приказу, его выполнение было обязательным. Ясуда жестом показал, что проинспектировал погрузку и не имеет претензий, после чего забрался в бомбардировщик через кабину. Он тоже был членом экипажа. Не так уж это и волновало Ясуду — даже если миссия была откровенно самоубийственной, погибнуть в бою было, как минимум, очень почетно. Намного лучше, чем случайно умереть от какого-нибудь рака или тромба через пару месяцев после выхода на пенсию из любимой авиации.
Ясуда посмотрел в иллюминатор — кажется, все рабочие и грузчики уже разбежались на достаточно безопасное расстояние. Он повернулся назад — все члены экипажа находились на своих местах, в бомболюке не было ничего, кроме одной огромной бомбы, которая все же была намного больше тех, что он встречал ранее.
— Хирано, взлетай. Все готово. Проверь только компас.
Сидевший за штурвалом летчик быстро надел шлемофон и осмотрел находящийся перед ним среди десятков показателей и кнопок на приборной панели компас. Он действительно показывал на север, как это и должно было быть.
— Компас в порядке, товарищ генерал. Есть «взлетать».
Летчик в мало кому понятном порядке переключил большую часть рубильников, рычагов, пультов и кнопок, причем многие по несколько раз. Двигатель запустился, самолет медленно тронулся, постепенно начиная набирать скорость. Ясуда смотрел в иллюминатор и сравнивал скорость на старте с образцами «исконно» японских бомбардировщиков — американский трофей был ощутимо медленнее, но генерал пока не мог сказать, связано это с конструкцией и весом самолета как таковым, или все таки лишние 4,5 тонны в бомболюке оказали решающее влияние, и при нагрузке обычными бомбами можно было бы взлетать куда быстрее. Ни одного взлета B-29 до этого он, понятно, никогда не видел — они стартовали для рейдов на Японию с территории давно (и недавно) потерянных Империей островов, и даже совершить ответный рейд или авиаразведку этих аэродромов было практически невозможно из-за превосходства американцев как в воздухе, на всех частях фронта, так и на море. Пока генерал думал об этом, самолет уже не только развил достаточную скорость и всевозможные ангары и объекты за стеклом стали проносится намного быстрее, но еще и постепенно сместились вниз под небольшим углом, что означало начало подъема в воздух. Генерал японской авиации взлетает на американском бомбардировщике. По крайней мере, на пару секунд он обрадовался, что летит выполнять боевую задачу, а не на какой-нибудь трибунал в Америку, где его обвинят в каком-нибудь ужасном военном преступлении по типу «незаконно сбивал американские самолеты», рассказав всему миру, как японские преступники и террористы имели наглость не сложить оружие перед США по первому требованию.
Бомбардировщик был уже достаточно высоко над землей, Ясуда мог увидеть сам аэродром, небольшую ведущую к нему дорогу, джунгли вокруг и довольно близкое к территории аэродрома море. Хорошо, что это был Формозский пролив, внутренняя территория, контролируемая японцами с обоих сторон, да и никакого стратегического значения для американцев сейчас не имеющая. Иначе бы этот аэродром уже был стёрт в пыль обстрелами крупнокалиберных орудий тяжелых кораблей вражеского флота.
Берег постепенно удалялся, а затем и вовсе скрылся за облаками.B-29 мог подняться намного выше, чем средние японские бомбардировщики, не говоря уж о более легкой авиации. Ясуда помнил, как одной из причин невозможности раннего перехвата заходящих на бомбардировку островов самолетов было то, что никто не мог подняться на такую высоту. Было довольно унизительно просто ожидать, пока враг подберется достаточно близко, чтобы попытаться помешать ему выполнить задачу, особенно зная, что какими бы ни были усилия, высланные на перехват несколько
Город Чунцин. Рядом с Чэнду, Чандэ и Ичаном. Ясуда знал об этом городе лишь две вещи — во первых, его не смогли взять в ходе наступления весной 1943 года, во вторых, это была номинальная столица Гоминьдана, да и всего Объединенного фронта как такового. Именно там проводил большую часть времени «лысый Чан», довольно посредственный лидер, до войны не сумевший объединить страну, а в ее ходе не сумевший достичь ни стратегических, ни тактических задач, если вообще имел их — его действия были больше похожи на хаотичные попытки командовать, прерываемые упадком духа от поражений и банальным нежеланием. Ясуда не совсем понимал, почему штаб этого человека должен стать главной целью для такой бомбардировки — неужели в текущих условиях даже этот бесполезный коррупционер, бряцающий медальками и золотыми эполетами был чем-то очень важным для народа Китая? Даже имеющие власть на передовой и в своих провинциях генералы были во многом более важны, по крайней мере, так считал он сам. Ясуда вновь вспомнил правило - «приказы не обсуждаются». Действительно, было максимально бесполезно обсуждать целесообразность выполнения действия, которое обязательно произойдет уже в ближайшие несколько часов, и он сейчас находится на его исполнении. До Чунцина оставалось где-то 600 или 700 километров. Ясуда вновь посмотрел в иллюминатор и надел какие-то затемненные очки, которые было приказано иметь на себе всему экипажу самолета.
***
В беседке возле двухэтажного особняка сидело три человека. Посередине находился 58-летний лидер Гоминьдана, одетый в мундир с небольшим количеством медалей, даже без золотых эполетов, генералиссимус Чан Кайши. Он был полностью лысым, но над всей губой у него были короткие седые усы.
Слева от него сидел Ли Цзунжэнь, знаменитый генерал, который еще в 1938 умудрился обмануть японскую армию и загнать ее в ловушку, но известен он был скорее за то, что был лидером гуансийских милитаристов — одних из самых влиятельных в стране, особенно с учетом того, что армии провинций Гуанси проявляли много активности в этом году, наседая на Императорскую Армию и стремясь изгнать ее со «своих» территорий, сотрудничая с Гоминьданом лишь номинально.
Справа от него был Ян Сэнь. Он не приезжал сюда издалека и не должен был находится в другом городе, даже если бы войны с Японией не было — он был одним из лидеров сычуаньской клики, центр которой как раз находился здесь, в Чунцине, и, следует сказать, в этом клике очень повезло. Состоявшая из 40 малокомпетентных генералов, она все еще не была разогнана, поскольку Чан Кайши вынужден был находится здесь, и не очень-то желал переносить свою ставку в мусульманские пустыни чуть севернее или глухие горы западнее. Если бы не этот момент, Ян Сэнь, вместе с рядом других местных военачальников, были бы главными людьми в этом месте.
Между тем, к особняку подъехал японский грузовик. К счастью для всех находившихся поблизости представителей Гоминьдана, в зеленой расцветке, с красной звездой на борту. Это был типичный трофейный Isuzu компартии, находившейся во временном перемирии с Гоминьданом. И да, внутри находился не абы кто, а сам глава этой компартии — еще известный как партизан, председатель Мао Цзэдун. С ним был Чжу Дэ, один из его ближайших соратников, опытный партизан и командир партизан. Мао приехал скорее как политик, чем партизан, о чем говорила надетая на него «одежда Чжуншань», или суньятсеновка, представляющая из себя обычный китайский френч, дизайн которого после смерти самого Сунь Ятсена оброс многочисленными легендами, связанными с сакральным значением числа карманов, пуговиц и так далее. Чжу Дэ наоборот, был даже не в военном мундире, а обычной полевой одежде коммунистических партизан.
Гоминьдановцы неохотно вышли из беседки и поздоровались с коммунистами, обменявшись рукопожатиями. Даже на восьмой год совместного противостояния японцам политические силы Китая были не так уж теплы друг к другу, не упуская возможностей всем своим видом показать, что очень не рады встречам со своими временными союзниками. Все пятеро участников сегодняшнего события отправились в особняк, ведомые Чаном Кайши. Двухэтажное здание сегодня использовалось даже меньше, чем наполовину — занят был лишь зал с большим круглым столом, где уместилось бы еще человек десять, но текущим делегатам такая толпа нужна не была. Как и до этого, они разделились на две группы — националисты сели напротив коммунистов. Люди из числа прислуги выдали всем листы бумаги, чернила и перьевые ручки — лысый Чан не упустил возможности похвалиться тем, что у него она была особенная, американская, покрытая сусальным золотом. Писала она, правда, точно так же, как все остальные.