Странное наследство
Шрифт:
День занимался ясный, солнце взбиралось по небосводу все выше и выше, воздух согревался, становилось жарко и душно. Берни Дуглас давно обогнал Оливию. Кони недовольно поводили боками, дергали кожей, губами, встряхивали хвостами, отгоняя тучи назойливых мух, которые мчались вслед за всадниками, точно рассерженные пчелы за разорителями роев. Табуны и косяки, преследуемые охотниками во главе с Берни Дугласом, держались на открытых, подветренных местах. Насекомые досаждали не только укротителям, но и диким животным. Поэтому в такое
Рони Уолкотт первым заметил мустангов. Это был косяк голов в тридцать, возглавляемый вороным жеребцом. Его черная шерсть играла и сверкала, точно атлас под яркими лучами солнца. Голова на длинной шее казалась выточенной из черного блестящего камня.
– Рассредоточьтесь!
– приказ Берни прозвучал, как удар хлыста.
– Возьмем их в кольцо. Обойдем со стороны вон той скалы, перекроем путь в расщелину, через которую они могут уйти в другой каньон. И там, в тупике, повернем весь косяк назад, попробуем погнать сразу в один из новых загонов на ранчо.
Оливия залюбовалась своим опекуном. Он стал напряженным, точно натянутая струна, сосредоточенным и стремительным. Каждый его мускул заиграл, ткань рубашки натянулась на широких плечах и напряженных руках. Сейчас Берни Дуглас казался ей воплощением мечты любой девушки. Он будет защищать и оберегать от несчастий ту, которую полюбит. Она не будет знать нужды ни в жилье, ни в пище, ни в детях. И дети у него в большинстве своем будут мальчики - красивые, сильные, напористые и целеустремленные, как их отец! Она ощущала сегодня такую любовь к Берни, что снова у нее горело лицо, а желание обладать этим мужчиной, нежиться в его сильных объятиях парализовало рассудок. Наверное, если бы напарники более пристально наблюдали за ней, то им давно все стало бы понятно.
Резкий удар хлыстом привел Оливию в чувство. Похоже, досталось и Лили, потому что кобылка сделала резкий скачок и попыталась встать на дыбы. Пока девушка усмиряла свою испуганную лошадку и приходила в себя, Берни и Пабло умчались вперед, а Никлас и Эндрю неспешно направились к ущелью, которое заканчивалось тем тупиком, откуда Берни приказал завернуть косяк в сторону ранчо.
В бедре у Оливии пульсировала жгучая боль. Кажется ссадина, оставленная ударом хлыста, вспухала. Оливия оглянулась. Неужели ее ударил Рони, ее любимый двоюродный брат?! Раньше он никогда не позволял себе подобного. Он был с ней нежен, шаловлив, но откровенных грубостей от него она не видела.
– Рони Уолкотт! Что ты натворил?
– Оливия провела рукой по штанине, на ладони остался влажный след. Она показала брату окровавленную руку.
– За что?!
– в ярости она замахнулась на индейца хлыстом. Но ударить не посмела, так как Рони сверкнул хищными глазами. Этот взгляд не предвещал ей ничего хорошего.
– Разбираться, кто прав, а кто виноват, будем дома! Сестренка, не смей терять головы. Ты ведешь себя, точно уличная девка, еще немного - и ты бы кинулась к патрону Дугласу на шею.
– Рони бесстрастно смотрел на нее.
– За мной! Не пялься слишком откровенно на патрона Берни Дугласа, Оливия. Ты давно не справляешься со своей ролью, - он подхлестнул своего жеребца; Хелпо мгновенно опередил кобылку Оливии
– Ты мне только брат, но не хозяин, не жених! Не отец!
– Оливия плюнула ему вслед.
Однако неуемные бешенство и ярость мгновенно улеглись, когда она вспомнила о Фрэнке Смитте. Вспомнила, что именно отец прислал Рони Уолкотта охранять ее. Ее честь и непорочность!.. Кровь ударила Оливии в лицо. Как стыдно! Рони Уолкотт вовремя остановил ее, не то бы она совсем потеряла голову.
Наддав каблуками, Олив послала кобылку вперед, но еще долго не могла догнать индейца, спокойно сидящего на своем жеребчике.
– Рони, подожди меня, прости! Слышишь?! Я виновата и отныне буду сдерживаться!
– однако Рони Уолкотт еще долго не останавливал своего коня, будто не слышал сестринского раскаяния и не улавливал умоляющего тона.
Наконец охотник обернулся и придержал своего Хелпо. Оливия захлебывалась встречным ветром. Грудь от стесненного дыхания вздымалась так, что никакая повязка ничего не скрывала. Рони с сочувствием осмотрел кузину, озабоченно взглянул ей в лицо:
– Оливия, пора что-то предпринимать. Ты все больше и больше выдаешь себя, дорогая сестренка.
Девушка тотчас же ссутулилась. Она не нашлась, что ответить. Конечно, Оливия понимала, что рано или поздно придется завершить маскарад. Но что скажет Берни Дуглас, сообразив, что его дурачили столько времени? Ведь это началось еще в Райфле, при жизни бабушки. А потом молодому человеку всучили так называемого <подопечного юношу>… И что он тогда сделает? Отправит обратно в Райфл, к доктору?
– Что мне делать, Рони?
– Пока что скачи за мной. И не старайся мозолить глаза Берни Дугласу. Ты и не представляешь, как хороша сейчас, Олли… Эх, сестренка, не была бы у нас с тобой общая прамами - бабушка-пима, я бы сам обязательно женился на тебе, Черная Пума!
– О, Создатель!
– взмолилась в отчаянии Оливия.
– Остуди глупую голову моего двоюродного братца… Поехали быстрее, Берни Дуглас уже подает нам сигналы.
Матки и молодые жеребчики-двухлетки держались друг за друга, как бы прикрывая собой слабых и беззащитных малышей, но Берни Дуглас и Пабло Гомес уже отрезали их от вожака. Они стреляли в воздух и дикими голосами выкрикивали что-то пугающее, неразборчивое и угрожающее.
Черный жеребец, обнаружив, что люди загнали его в тупик и отрезали от выхода через ущелье, в отчаянии метался по каньону и вынужденно возвращался назад, пытаясь призывным ржанием соединить лошадей снова в единый монолит, каким был совсем недавно его мощный косяк.
Люди заставили почти весь табун свернуть в сторону, прижали к речному обрыву. Инстинкт самосохранения и продления рода оказался сильнее желания сохранить свободу. Лошади замедляли стремительный бег. Стена из конских крупов рассыпалась. Жеребята смешались с матками, и каждая кобыла искала свое собственное чадо.
Олив понимала, что никакой вожак, какой бы силой он ни обладал, не сумеет противостоять силе пяти вооруженных мужчин. Он пытался вызвать их на бой, однако его никто не слышал и не хотел слушать. Прогремел роковой выстрел. Черный жеребец поднялся на дыбы, оскалил белоснежные зубы и рухнул набок, содрогаясь в предсмертных конвульсиях.