Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник)

Беар Гарри

– «Блажен, кто верует, тепло ему на свете…» – блеснул эрудицией Писатель.

– Это отлично сказано, откуда?

– Сам сочинил! – неожиданно соврал Писатель.

– Так ведь в этом уже часть Бога! – оживился музыкант. – А прежние твои стихи мне не нравились, если честно…

– Ну да, Александра Сергеевича стихи вообще-то…

– Пушкина? – удивился Музыкант.

– При чем здесь Пушкин?! – Писатель поморщился, разговор начинал его утомлять. – Давай домой, а? У меня что-то нога заболела…

– Вот как? А у меня что-то сердце кольнуло, – спохватился

Музыкант. – Пойдем к дому, завтра в училище.

– Стареем, друг, – усмехнулся Писатель. – А вроде, и не жили еще.

Они окончательно спустились с Вышки и побрели к городу.

Последняя встреча

После этой встречи Музыкант долго не виделся с Писателем. На все предложения последнего прогуляться он отвечал уклончивыми ответами, ссылаясь на занятость в училище, куда он вернулся, предварительно съездив в колхоз (без чего музыкальное образование в СССР, конечно же, будет неполным). Писатель потихоньку приступил к своей дипломной работе, попутно взявшись за обучение детей в школе Билибинска (в рамках обязательной для филолога педпрактики). Работа в школе не очень обременяла его и даже доставляла некоторое удовольствие. Казалось, приятели забыли о своих беседах и спорах, а неоткрытая истина уже не так сильно тяготит их, утонув в потоке мирских проблем. Дело потихоньку шло к зиме, а они и не подумывали о новой встрече.

Неожиданно Музыкант сам зашел за Писателем, чего не случалось и в лучшие дни их дружбы. Обычно они уславливались о встрече заранее – по телефону. Писатель, хотя и был занят, но, посмотрев на лицо несколько осунувшегося Музыканта, быстро собрался пройтись. Приятели отправились, чтобы совершить последний совместный в их жизни круг… Музыкант мало говорил, пока они бродили вдоль городских улиц – сначала шумных и суетных, потом – пустых и мрачных. Он слушал разглагольствования Писателя о несовершенстве системы школьного обучения, о неясном будущем великой страны при таком руководстве царя Михаила, но какая-то странная улыбка все время блуждала по усталому лицу его.

Подождав, когда приятель иссякнет, Музыкант торопливо огляделся и перешел к главному, ради чего он и пошел на эту встречу. Остановившись возле парковой скамейки, у которой они обычно расставались, Музыкант решился на откровенность:

– Ты в прошлый раз говорил о Смерти, точнее, о том, что все уже было и мы все уже были!

– Говорил, не спорю, но говорил так себе, средне, – Писатель явно перефразировал фразу Булгакова.

– Да-да, но не кажется ли тебе странным это вечное движение жизни по замкнутому кругу? – Музыкант очень внимательно смотрел на приятеля. Словно от его ответа что-то реально зависело.

– По спирали, точнее.

– Пусть так, – кивнул самому себе Музыкант.

– Что ж странного? Кому захочется по нескольку раз переписывать сценарий жизни людей?

– А он точно написан? – тихо спросил Музыкант.

– Конечно, все повторяется.

– Но тогда зачем Блок, если был Пушкин? Зачем Моцарт, если был Бах? Зачем мы, если мы уже были?

– Откуда

же мне знать? – удивился Писатель.

– Да, я понимаю, – с грустью сказал Музыкант. – Только вот думаю: я не умел хорошо играть и ничего не чувствовал – ни боли, ни радости. Теперь я играю других музыкантов, это дает мне… волю жить, желание счастья! Но ведь свое создать не могу – это хуже отчаянья!

– Так бывает у всех, что тут говорить…

– Я берусь писать музыку, но знаю, что это уже написано. Зачем же писать заново и хуже старого? Играю по вечерам на гитаре! Зачем мне играть, зная, что есть лучшие исполнители… Пако де Люсия и все прочие…

– Здравое рассуждение, – отметил Писатель. – Но отсюда вовсе не следует, что и жить не стоит. Иначе человечество сильно уменьшилось бы в численном отношении.

– Да стоит ли?! – скривился Музыкант, его лицо вдруг приобрело некий сероватый оттенок. – отягощать мир своей персоной?

– Да ты что, в самом деле! В Америку собрался что ли? – разозлился Писатель.

– Причем здесь Америка? – удивился Музыкант.

– При том, что «Преступление и наказание» надо было в школе как следует читать!

– Не понял тебя!

– Это эвфемизм, замена слову «самоубийство», – устало пояснил Писатель. – Так Свидригайлов Раскольникову говорит о своем решении…

– Вот как! Я и забыл совсем, – чему-то как бы порадовался Музыкант. – А вообще теперь я спокоен, всего не узнаешь, да и не нужно это.

– Ну и славненько, – начал успокаиваться Писатель.

– Теперь, – многозначительно добавил Музыкант.

– Теперь? Слушай, да ты и впрямь что ли… – Писатель с трудом подбирал нужное слово, – задумался об Этом?

– Я имею в виду не смерть, а самопознание в своем роде, йогу, хе-хе, – слова Музыканта звучали явно издевательски.

– Хорошенькое самопознание! – хохотнул Писатель; ему отчетливо показалось, что приятель просто набивает себе цену подобными заявлениями. – Я все-таки думаю, что ты не сваляешь такого дурака?

– Дурака? – изумился Музыкант, – да что ты знаешь об этом… Об этой стране Асгард? О Стиксе? Об Орфее, бредущем из вечного царства, откуда нельзя возвращаться?

– Я знаю только то, что такие размышления твоему мозгу вредны, – грубо заметил Писатель. – Ты по жизни мало думаешь о чем-то, не рассуждаешь толком, а на выводы горазд!

– Ну ладно, мне пора, – сказал сразу остывший Музыкант.

– Идешь домой? Проводить?

– Да нет, зачем же, дойду уж сам как-нибудь…

– Ну, пока! – стал прощаться с Музыкантом приятель.

– Когда-нибудь мы с тобой, возможно, встретимся… и ну да! продолжим этот наш спор.

– Почему это когда-нибудь? – Писатель зачем-то тоже успокоился. – Можно хоть завтра, я не занят вечером.

– А вот, где я буду завтра, уж не знаю, – протянул Музыкант.

– Ну и встретимся, если что! Я тебе звякну.

– Не стоит беспокойства, – замахал рукой Музыкант, – я сам…

– Сам позвонишь?

– Угу, я позвоню, наверное… Или кто-то тебе позвонит, непременно утром, очень рано!