Страшные сказки Бретани
Шрифт:
Между тем осень перевалила за половину, листья стали облетать, и теперь деревья стояли почти голые, зато земля была усыпана жёлтой, рыжей и красной листвой, шуршащей при каждом шаге. Птицы в большинстве своём покинули эти края, солнце появлялось всё реже и реже, небо затянуло беспросветным серым покрывалом, а холодные ветра больно резали лицо и приносили мрачные дождевые тучи. Несмотря на погоду, Леон и Эжени почти каждый день выбирались из замка и объезжали верхом окрестности, заглядывали в деревню, разговаривали с местными, скакали по лесу или вдоль реки. Эжени говорила, что зимой большая
Правда, местные имели на этот счёт другое мнение. Ундина, пугавшая их с лета, упокоилась с миром, но ходили иные слухи: о чудовищном волке, который бродит по лесу в полнолуние и нападает на скот, о рогатых лесных духах, прячущихся среди деревьев и завлекающих запоздалых путников пением, о ночных пастухах, которые настолько безобразны, что не смеют показаться на свет и громкими жалобными криками предупреждают людей об их появлении. Леон и сам не раз слышал на исходе дня долгие протяжные крики, доносящиеся из леса, но придерживался мнения, что это кричат оставшиеся на зиму птицы или какие-то звери. Рана его зажила, и теперь он уверенно держался в седле, но зато больше не было этих вечеров, когда Эжени осторожными, почти нежными движениями втирала в его кожу мазь, а он сидел, боясь пошевелиться, стараясь дышать ровно и сдержать сумасшедше бьющееся сердце.
«Уж не влюбляюсь ли я?» — на этот вопрос бывший капитан не находил ответа. Да, Эжени была хороша собой, несмотря на вечную печаль, храбра и умна, её чуткость помогла раскрыть уже два преступления. Леон невольно испытал восхищение, когда она рассказала ему, как обнаружила связь между изнасилованиями Агаты с Эмилией и гибелью Агнессы. Обеих девушек душили, а Агнесса после смерти лишилась дара речи, и, как предположил Леон, была либо задушена, либо зарезана. Нападения на Агату и Эмилию произошли, когда отец Клод жил бок о бок с ними, теперь же он переехал в земли Эжени, и пожалуйста — нападение на Агнессу! Если же вспомнить порванные чётки, то появлялось и орудие преступления, и священник становился более чем подозрительной фигурой.
Такой ясный ум вызывал у Леона уважение, равно как и стремление защитить обиженных и угнетённых, будь они живыми людьми, мертвецами или духами. Но при этом он хорошо помнил слова, сказанные Эжени при первой встрече: «Я не собираюсь замуж». Что ж, он тоже не собирался жениться на ней, а быть её любовником… Леон был уверен, что такая серьёзная и порядочная девушка как Эжени де Сен-Мартен просто не может позволить себе завести любовника. Да и к чему портить такой хороший союз любовными дрязгами?
Что касается Эжени, то она была по-прежнему вежлива, не скрывала своего восхищения храбростью капитана, хоть и упрекнула его за то, что он отправился ночью на встречу с ундиной («А если бы в ней не осталось уже совсем ничего человеческого, и она бы набросилась на вас прямо там?»). Кроме того, Леону казалось, что она испытывает к нему жалость из-за всей этой истории с мушкетёрами и сокровищами, и это его злило. Честное слово, уж лучше бы презирала его за незаконное происхождение, чем жалела!
В начале зимы произошло одно событие, которое положило начало новому приключению, втянувшему в свой
Немедленно поднялась тревога. Крестьяне жгли факелы, заряжали ружья, кое-кто запасался чесноком, солью и всякими оберегами против нечисти. Как назло, было полнолуние, и мертвенно-белая, идеально круглая луна взирала на творящуюся внизу суету словно с насмешкой. Эмма Мерсье, когда-то красивая, но теперь располневшая после череды родов и выкидышей женщина, безудержно рыдала, даже не пытаясь поправить выбившиеся из-под чепца тёмно-каштановые пряди и громко хлюпая носом.
— Луиза, девочка моя… Ох, ей же семь лет всего! Она пропадёт, замёрзнет, её там убьют, съедят… ох!
Сюзанна, сестра Эммы Лили, соседки и подруги окружили её, гладили по волосам, поили водой и приговаривали, что всё будет хорошо, что все мужчины уже собрались и сейчас пойдут в лес, искать Луизу, что она хоть и маленькая, но смышлёная, она выживет, что здесь уже госпожа Эжени и господин Леон… Эмма, никого не слушая, билась в истерике, падала на колени и причитала:
— Потеряла я её, мою доченьку… За что караешь, Господи? За чтооо? — её плач перешёл в протяжный надрывный крик. Не в силах выслушивать это, Леон отошёл к мужу Эммы, невысокому невзрачному мужчине с тоскливыми выцветшими глазами пьяницы. Он смотрел в землю и тихим голосом повторял: «Как же так? Не уберегли девчонку. Как же так?».
— Как она выглядит, твоя дочь? — Леон встряхнул его за плечо и тут же обругал себя: можно подумать, в лесу в полнолуние блуждает много маленьких девочек! Впрочем, Мерсье не услышал в этом вопросе ничего странного и с охотой ответил:
— Белокурая она, сударь, маленькая и белокурая. И плащик я ей сшил с капюшоном… я ведь портной, сударь. Красный плащик, чтоб она, значит, была среди девчонок самая нарядная. Как же так? Не уберегли…
— Красный — это хорошо, — Леон изо всех сил старался, чтобы голос звучал бодро. — Красный издалека видно. Нам легче будет её найти.
Эжени на Ланселоте уже кружилась на улице, тревожно оглядываясь. Её лицо по бледности могло соперничать с лунным ликом, тёмные волосы выбились из-под капюшона серого плаща. Леон заметил, что она взяла с собой пистолет, и хотел спросить, не заряжен ли он серебряными пулями, но не успел — девушка уже мчалась к лесу.
В эту ночь, наверное, не было ни одного спящего жителя во всей деревне — как и во всём лесу. Люди ворвались в него нежданными гостями, разбудили зверей и птиц криками, ударами палок о стволы, выстрелами, топотом копыт, разогнали ночную тьму светом факелов. Всю ночь звучали, перекликаясь и отдаваясь эхом, голоса: «Луиза!», «Луиза Мерсье!», «Отзовись!», «Где ты?». Нечисть, если она и была, попряталась по углам, должно быть, проклиная вторгшихся в её края людей, как горные тролли проклинали епископа Гудмунда.