Страшные сказки Бретани
Шрифт:
— Она его на порог не пустит! — горячо возразил мальчик. — И не поверит ни одному его слову, — закончил он уже менее уверенно.
— Ты должен пообещать не соваться больше к Абелю, — твёрдо сказала Эжени. — Удастся твоя очередная затея или нет, но тебя в любом случае ждёт большая беда. И твою матушку тоже. Ты ведь не хочешь, чтобы она пострадала из-за тебя?
— Я знаю, что это было глупо, — сквозь зубы ответил Оливье. — Но я не знал, что ещё можно сделать. Вы бы слышали, что он ей говорил! — снова вспыхнул он.
— Уж я догадываюсь, — усмехнулся Леон.
— Если бы я был старше, я бы взял
— И отправился бы в тюрьму, а потом на виселицу, — охладил его пыл Леон.
— Мы поговорим с твоей матушкой и постараемся защитить её, — вмешалась Эжени. — Но ты должен пообещать больше не вмешиваться в дела взрослых — и сдержать своё слово.
— Это и мои дела тоже, — упрямо заявил мальчик. — Я уже почти взрослый. Мать всегда говорит, что я её защитник, её и Элизы.
— И всё-таки ты должен поклясться, — строго сказала Эжени. Оливье дёрнул головой, словно воротник внезапно стал ему тесен.
— Хорошо, я клянусь. Своей… своей жизнью.
— Которая, не сомневаюсь, очень дорога для твоей матери, — кивнула Эжени. — Всё, теперь можешь идти. И постарайся не попасться на глаза Абелю Турнье.
Мальчишка припустил со всех ног. Леон последовал за ним — не то чтобы он всерьёз опасался, что Оливье что-нибудь украдёт или сломает, но осторожность никогда не помешает. Эжени тоже пошла следом, но держась в некотором отдалении. Уже перед самым выходом Оливье развернулся и посмотрел Леону в лицо.
— Можно подержать?
— Что? — не понял бывший капитан.
— Вашу шпагу. Можно посмотреть?
Леон поймал себя на том, что закатывает глаза, однако вынул оружие из ножен и протянул мальчику, мгновенно вспомнив себя в детстве, вместе с другими мальчишками заглядывавшегося на мушкетёров короля и гвардейцев кардинала и мечтавшего быть одним из них, протыкать шпагой врагов, гарцевать на коне, кланяться, эффектно взмахивая шляпой, и ловить девичьи взгляды…
— Осторожней, не уколись!
— Я знаю, каким концом держат шпагу! — возмутился Оливье, с величайшей осторожностью принимая оружие обеими руками.
— Я не про остриё, я про эфес, — пояснил Леон. Мальчик немедленно повернул шпагу эфесом к себе и с восхищением уставился на виноградные грозди и колючие рожки Вакха, провёл пальцем по буквам девиза, взвесил оружие на руке и наконец, с трудом оторвав от него взгляд, вернул Леону. Потом он неловко кивнул, развернулся и опрометью кинулся прочь. Проследив за ним взглядом, Леон обернулся к Эжени и увидел, что она пытается сдержать улыбку.
— Простите, — потупилась она, заметив его взгляд. — Просто это было так трогательно… Видите, для кого-то вы уже стали кумиром.
— Раньше мы мечтали стать д’Артаньянами, а теперь крестьянские мальчишки хотят стать нами, — заметил Леон. — И нельзя сказать, что это меня радует. Не думаю, что я — хороший пример для подражания. Хотя этот Оливье напомнил мне меня в детстве.
— Вы были таким же угрюмым волчонком? — она всё ещё улыбалась.
— Вы не представляете, насколько точно сюда подходит слово «волчонок», — вздохнул Леон. — Когда я ещё не владел отцовской шпагой, готов был искусать любого,
Улыбка Эжени померкла, и Леон в очередной раз мысленно обругал себя: зачем он только заговорил о своём детстве! Девушка так редко улыбается, и нужно же ему было разрушить один из таких редких моментов!
К Катрин Дюбуа они отправились вскоре после завтрака. Зима окончательно вступила в свои права, дул резкий порывистый ветер, кое-где уже лежал снег, небо было по-прежнему затянуто серым, и оба всадника дрожали от холода. Леон плотнее кутался в плащ — Эжени сама отстирала и зашила ему разорванные ундиной плащ и жилет так, что швы были едва заметны. Сама она тоже куталась в подбитый мехом плащ, на руках у неё были тёплые перчатки, голову укрывал капюшон. Она не изменила своей любви к серому цвету, а Леон — к чёрному, так что вдвоём они должны были смотреться двумя тенями на дороге, белой по бокам и серой посередине.
Муж Катрин, по словам Эжени, утонул пару лет назад, во время весеннего половодья. Девушка особенно подчеркнула, что это связано скорее с любовью покойного к горячительным напиткам, а не с какой-нибудь лесной нечистью. Катрин, должно быть, очень любила своего мужа, потому что она долгое время носила траур и не была замечена ни в каких связях с мужчинами. Она прекрасно стряпала и зарабатывала на жизнь тем, что помогала трактирщику, но в этот день должна была быть дома.
Домик семьи Дюбуа выглядел чрезвычайно опрятным, и с первого взгляда никак нельзя было сказать, что здесь живёт вдова с двумя детьми, которой приходится в одиночку тянуть на себе всё хозяйство. Дверь открыла женщина лет тридцати, стройная, белокожая, с узким лицом и большими голубыми глазами. Из-под чепца выбивались вьющиеся рыжеватые пряди — Оливье явно унаследовал свои каштановые кудри от матери. Вообще в чертах Катрин Дюбуа было что-то утончённое и даже аристократическое, заставившее Леона задуматься, не была ли сама Катрин или кто-то из её предков незаконным отпрыском какой-нибудь знатной особы. Женщина молча поклонилась гостям и посторонилась, пропуская их в дом.
Внутри было хоть и не очень просторно, но зато чисто и аккуратно. Возле печки сидела девочка, по виду ровесница Луизы Мерсье, и старательно наряжала тряпичную куклу, оборачивая её в какие-то синие и красные лоскутки. При виде гостей она поднялась и поклонилась с достоинством истинной леди, напомнив Леону юную герцогиню Орлеанскую, которая изображала Францию на празднестве в честь отцов-мушкетёров. Элиза Дюбуа была похожа на мать ещё больше, чем её старший брат.
— Где Оливье? — был первый вопрос, сорвавшийся с языка Леона.
— Собирает хворост, — голос у Катрин оказался неожиданно низким и грудным. — Это из-за него вы пришли ко мне, верно? Он рассказал мне, что натворил.
— Про капкан и Абеля Турнье? — уточнила Эжени.
— Про них, — лёгкая тень пробежала по лицу женщины при упоминании имени охотника. — Глупый мальчишка… впрочем, прошу не судить его слишком строго. Он всего лишь хотел защитить меня.
— Мы об этом и пришли поговорить, — Эжени оглянулась на играющую у печи девочку и понизила голос. — Если Турнье домогается вас, возможно, мы сможем вам помочь.