Страшные сказки Бретани
Шрифт:
— Может быть, — на лице Эжени промелькнула тень досады. — И я буду вам безмерно благодарна, если вы найдёте разумное объяснение для всего происходящего.
— Я зарёкся искать какие-либо разумные объяснения с тех пор, как увидел смертельно раненого козла, шагающего на двух ногах, — ответил Леон. — Поэтому я просто буду выполнять ваши поручения. Значит, вы считаете, что ехать к Катрин и говорить с ней бесполезно?
— Не только бесполезно, но может и навредить. Она перепугается, а её сын, того и гляди, попытается заколоть вас вашей же шпагой. Поэтому мы пока что оставим её в покое — до следующего полнолуния около недели, и надеюсь, что за это время между Катрин и Турнье сохранится нечто вроде хрупкого перемирия.
— Так
— Как что? Искать исцеление для оборотня, естественно!
И Эжени решительно повернулась к рядам книг, которые ровными рядами выстроились на полках, как генерал поворачивается к строю солдат, готовый отдать им приказ вступить в бой.
***
Все последующие дни слились для Леона в один бесконечно долгий день, в котором он и Эжени сидели в библиотеке, разбирая мелкий шрифт в старинных книгах, читая рецепты и заклинания, порой удивляясь, порой ужасаясь, а иногда и смеясь над выдумками древних, которые могли оказаться вовсе и не выдумками. За окном беспрестанно шёл мокрый снег, иногда превращавшийся в дождь, на дорогах было грязно и слякотно, деревья стояли голые, умоляюще протягивая руки-ветви к небу, но небо не желало их слушать и продолжало засыпать Бретань, а возможно, и всю Францию, липким вязким снегом.
Иногда, когда становилось совсем невмоготу сидеть за книгами, Леон выбирался в деревню, осторожно расспрашивал местных про оборотня, но ничего нового не узнал. Крестьяне передавали из уст в уста пугающие поверья о человеке-волке, который каждое полнолуние выходит на охоту за христианскими душами, о том, как он, не найдя этих самых душ, пытается утолить свой голод овцами и козами, о его огромных размерах, светящихся в ночи жёлтых глазах и исходящем из пасти пламени. Говорили, что зверь этот появился в здешних местах около года назад и с тех пор бродит по лесам, каждое полнолуние наводя на людей страх жутким воем.
Леон не упоминал в своих расспросах ни Катрин Дюбуа, ни Абеля Турнье, и не разговаривал с ними, хотя во время своих визитов в деревню видел их обоих. Катрин ещё больше похудела и осунулась — сын Портоса не знал, было ли это связано с приближающимся полнолунием или с переживаниями женщины из-за Турнье, своих детей и своей пока ещё не до конца раскрытой тайны. Её огромные голубые глаза девы Марии смотрели с затаённой болью, и Леон едва не кинулся к ней и не признался во всём, но вовремя опомнился: Эжени не зря говорила ему, что расспросы в лоб могут всё погубить.
Что касается Абеля Турнье, то он был, как обычно, мрачен, насторожен, отпускал жестокие шуточки и намекал, что в лесах развелось немало волков, неплохо было бы собраться всем вместе и устроить большую охоту на них. Многие из местных поддерживали его, но Эжени, когда Леон рассказал ей о планах Турнье, прямо заявила, что не позволит устраивать охоту, по крайней мере, в ближайшее время, пока не разрешится ситуация с Катрин Дюбуа.
И она разрешилась — весьма неожиданным образом, как, впрочем, разрешалось вокруг капитана Леона большинство ситуаций за последнее время. Однажды утром, сразу после завтрака (горячая баранина, гусиный паштет, острый сыр и вино с пряностями были как нельзя кстати в этот холодный зимний день) Эжени и Леон, как обычно, уединились в библиотеке. Бывший капитан понимал, что они проводят слишком много времени вместе, среди местных наверняка уже поползли слухи о тайной любовной связи между госпожой Эжени и её стражником, и нехорошо молодой девушке столько часов находиться наедине с мужчиной. Но Эжени это как будто совсем не волновало, да и вообще в этом диком краю правила приличия соблюдались не так, как в шикарном и шумном Париже, где едва ли не в каждом доме под маской добродетели прятались порок и разврат, и знатная дама могла выглядеть невинной голубицей, хотя у неё имелось два или
В Бретани всё было как-то проще и честнее, и Леон искренне надеялся, что репутация Эжени де Сен-Мартен не пострадает из-за того, что они так много времени проводят вместе. Сюзанна предана своей госпоже и не станет распускать про неё слухи, а Бомани и вовсе будет молчать, как камень, но их видели множество раз, скачущими бок о бок к лесу, заходящими в дома крестьян, рано утром возвращающимися из церкви после той истории со священником и ундиной… Нет, слухи непременно пойдут, обеспокоенно подумал Леон, даже не пытавшийся сосредоточиться на страницах лежавшей перед ним книги.
— Нашла! — вырвал его из раздумий голос Эжени.
Она низко склонилась над книгой, придерживая падавшие на лицо волосы, её глаза заблестели так же, как в тот день, когда она объявила о своей догадке насчёт Катрин Дюбуа.
— Думаю, всё остальное она испробовала — молилась, умывалась святой водой, надевала заговорённый пояс, перепрыгивала в волчьем обличье через острые ножи, ела хлеб и проливала свою кровь. Но есть способы, для которых ей нужна помощь другого человека. Например, чтобы кто-нибудь позвал её по имени, когда она превращена в волчицу. Здесь ей мог бы помочь сын, если он, конечно, знает о проклятии своей матери. Но найденный мной способ… он сложнее.
— Говорите же, не томите! — попросил Леон.
— Согласно записям некоего странника Мартина, которого многие считали колдуном и чернокнижником, волка-оборотня можно расколдовать, если ранить его в волчьем обличье. Но есть и плохая новость: с тем, кто ранит оборотня, произойдёт что-то нехорошее. Он может сам стать оборотнем, пасть замертво в тот же миг или умереть через год.
— Невесёлое решение, — присвистнул Леон.
— Именно поэтому я не хочу, чтобы это делали вы или я, — Эжени заметно побледнела. — Возможно, Катрин знает об этом способе, но она не может подставить под удар сына. Выйти же в волчьем обличье к охотникам означает верную смерть — они её не просто ранят, они её убьют. Да даже если и ранят — она превратится у них на глазах, и тогда её сожгут как ведьму, а детей… хорошо если отправят в какой-нибудь приют.
— Здесь нам бы пригодился Абель Турнье, — зло сказал Леон. — Пусть ранит Катрин, освободит от проклятия, а там пускай хоть падает замертво, хоть подыхает через год, хоть сам превращается в волка.
— Нам нужно срочно рассказать всё Катрин, — Эжени поднялась с места. — Мы нашли способ, пусть и опасный. Надо заманить Турнье куда-нибудь, где он не сможет избежать встречи с волчицей. Он, конечно, будет вооружён, наверняка захватит с собой серебряные пули… но надо попытаться! Оборотни, если верить легендам, очень живучи, так что Катрин может выжить, а потом, когда проклятие спадёт, можно будет залечить её рану.
— Нехорошо использовать её как наживку для охотника, — поморщился Леон.
— Нехорошо, но если это даст ей возможность избавиться от проклятия? В любом случае, мы предоставим ей выбор. У нас теперь есть что ей предложить, в конце концов, этот способ — не единственный… Теперь, надеюсь, она нас послушает.
— Но надо торопиться, — Леон поглядел за окно, в беспросветную серость. — Полнолуние будет уже этой ночью.
***
Медлить было нельзя. Они быстро собрались в дорогу, Эжени взяла с собой пистолет, коротко пояснив, что он заряжен серебряными пулями, оба оделись потеплее, оседлали лошадей и вскоре уже мчались в сторону деревни. До домика семьи Дюбуа всадники добрались быстро, но там их ждало разочарование. Сколько Леон ни колотил в дверь, сколько Эжени ни кричала, зовя Катрин и её детей, всё было бесполезно — им никто не откликнулся, дверь оставалась запертой, дом был пустым и безжизненным.