Страшные сказки Бретани
Шрифт:
— Не было в этом никакой храбрости, — отмахнулась Эжени. — Мне просто повезло, что таков механизм моей магии: она пробуждается в минуты сильного душевного и телесного потрясения, в том числе от сильной боли и страха либо гнева. На самом деле я была перепугана до полусмерти и постоянно винила себя за случившееся: зачем я осталась с ним наедине, зачем спешилась, зачем пошла к церкви? Но откуда я могла знать? Антуан всегда казался таким учтивым, таким благородным…
Она надолго замолчала, глядя на свои колени.
— С другой стороны, если бы я в тот день не пошла с ним, он бы рано или поздно нашёл себе другую жертву, бедную дворянку или какую-нибудь
— Пожалуй, что так, — кивнул Леон.
— Что ж, я рада, что вы не считаете меня чудовищем, — Эжени подняла голову. — И… вы по-прежнему согласны служить мне? Даже после всего, что вы узнали?
— Сейчас — более, чем когда-либо, — твёрдо заявил он.
Глава XIV. Бродячий цирк
После того долгого разговора в библиотеке, когда Эжени раскрыла Леону свою великую и страшную тайну, она стала избегать его, будто стыдясь своей откровенности, и за последующие несколько недель они едва ли перемолвились парой слов. Эжени стала такой же тихой и молчаливой, какой была в самом начале их знакомства, Леон же боялся заговаривать с ней, не зная, какие ещё секреты выплывут наружу из этого тихого омута. Ему было безумно жаль молодую хрупкую девушку, жизнь которой хотел растоптать какой-то заезжий негодяй — даже не из ненависти к ней, а просто от скуки. И ему почти удалось это сделать — ведь не владей Эжени магией, непоправимое бы случилось.
Отныне каждый раз при виде хозяйки замка Леон представлял её, измученную и растрёпанную, отбивающейся от насильника, и сердце его сжималось от боли и жалости. Эжени казалась ему хрупкой, сделанной из тончайшего фарфора или хрусталя, и было совершенно невыносимым даже думать о том, чтобы прикоснуться к ней. Воспоминания о том, как она осторожными, почти ласковыми движениями касалась его, втирая в прокушенное ундиной плечо целебный бальзам, теперь наполняли Леона стыдом, но в то же время он был уверен, что Эжени эти прикосновения тоже были приятны. Получается, после всего пережитого она не возненавидела мужчин, не стала испытывать к ним отвращение — ни в духовном смысле, ни в физическом? Такие мысли могли завести очень далеко, поэтому Леон всякий раз, когда в его памяти всплывали те аккуратные действия девушки, старался подумать о чём-нибудь другом, лишь бы не вспоминать те тихие вечера при свете свечи.
Эжени, скорее всего, видела его отношение к ней, и её это, скорее всего, задевало, но она ничего не говорила вслух. Общих дел у них больше не было: нечисть, как и предсказывали легенды, улеглась в спячку, и в землях де Сен-Мартен наступил относительный покой. Зима по-прежнему тянула свои холодные лапы к человеческому жилью, беспрестанно завывал ветер, изредка выпадал снег, по ночам в лесах выли волки, а днём небо почти никогда не меняло свою белёсую или серую окраску на голубую. В такую погоду хотелось сидеть у камина, согреваясь горячим супом или вином с пряностями, но Эжени то и дело выезжала проведать крестьян, а Леон скакал по холмам и упражнялся со шпагой. Возвращался он чаще всего в сумерках и даже не огрызался в ответ на упрёки Бомани: «Себя не жалеете, так хоть кобылу пожалейте! Загоняли вы её совсем!».
В жизни местных произошли некоторые перемены. Стали поговаривать, что за Розой Тома ухаживает подмастерье кузнеца, и вроде как
Катрин Дюбуа с детьми всё ещё оставалась у свекрови, но Леон однажды навестил её, сдержав данное маленькой Элизе слово, и привёз множество красных ленточек и лоскутков. Эжени была готова отдать ему для девочки какую-нибудь свою косынку, накидку или даже старое платье, но Леон решил пожертвовать алой подкладкой своего плаща — Сюзанна отстирала его так, что сын Портоса засомневался: а не владеет ли и служанка какой-нибудь магией, позволяющей очищать кровь и грязь?
Зима шла на излом, и в воздухе едва ощутимо повеяло первым дыханием весны, когда та же Сюзанна во время очередной трапезы принесла радостные вести: в их края приехал бродячий цирк. Леон, услышав это, только нахмурился и вернулся к своему супу с кусочками говядины и пирогу с вишнёвым вареньем, Эжени же, напротив, встрепенулась и стала засыпать служанку вопросами.
— Откуда они приехали? Много ли у них человек? Что они показывают?
— Ой, не знаю, откуда они, эти циркачи вечно колесят по всей стране, так что они и сами, пожалуй, не знают, откуда они, — затараторила Сюзанна. — Я видела их хозяина — он называет себя дядюшкой Селестеном, танцовщицу и карлика, но они говорят, что у них есть силач, человек-волк и, — она перешла на заговорщический шёпот, — сросшиеся девушки-близнецы! Господи, чего только не бывает на свете! — Сюзанна поспешно перекрестилась.
— Нам сейчас только ещё одного человека-волка не хватало, — пробормотал Леон и тут же понял, что поступил опрометчиво, по тому, как Эжени прошила его взглядом.
— О чём вы, господин Лебренн? — служанка удивлённо уставилась на него.
— О волке-оборотне, что якобы бегает по здешним лесам и уже растерзал одного охотника, — поспешил исправиться Леон, злясь на самого себя. — Даже если это не оборотень, то он доставил нам немало хлопот, верно?
— О… ну так волк из цирка совсем не такой! — Сюзанна снова перекрестилась. — Наверное, это просто человек в маске… но всё равно любопытно посмотреть! Где циркачи, там всегда веселье и смех! Эта танцовщица, она проделывала всякие удивительные штуки — крутилась колесом, так что юбка задиралась и всем были видны её ноги. Немало мужей, проходящих мимо, получили нагоняи от своих жён за то, что засмотрелись на неё! — она прыснула. — А этот карлик, он шутит такие смешные шутки… хотя и не для ваших ушей, госпожа, — Сюзанна скромно опустила глаза.
— Как интересно, — задумчиво протянула Эжени. — Надо будет сходить на их представление.
Леон был уверен, что она сказала это просто из вежливости, поэтому его немало удивило то, что на следующий день Эжени и правда собралась ехать к бродячему цирку. Она и его позвала с собой, и бывший капитан, хоть и дал себе слово всюду следовать за Эжени и защищать её от любой опасности, не смог сдержать своих чувств:
— Признаться, я не очень-то люблю всех этих циркачей, комедиантов, шутов… В Париже у меня была одна очень неприятная история, связанная с театром и суфлёром.